Однажды на работе Тата столкнулась с Рябцевым. После той их последней встречи они почти не виделись. И теперь Белозерова удивилась тому спокойствию, какому-то приятному равновесию, которое чувствовалось в облике Геннадия Петровича. «Что с ним? Он другой какой-то стал?» – удивилась она про себя. Ей и в голову не пришло, что метаморфоза в поведении и облике связана с тем, что Рябцев больше не метался, не раздваивался, не кроил, не перекраивал свою жизнь и обстоятельства и не пытался соединить противоположности. Но что самое главное, Рябцев не пытался ничего ни от кого утаить, отмалчиваться и лукавить. И его внутреннее спокойствие добавило ему обаяния. Тата даже загляделась, как Рябцев, улыбаясь, ровно и весело общается с кем-то из сотрудников. Белозерова почувствовала злость.

– Геннадий Петрович, отлично выглядишь, – обратилась она к нему, дождавшись, когда Рябцев останется один.

– Спасибо, ты тоже. – Это прозвучало искренне. Тата улыбнулась.

– Мне полагается. Я же невеста.

– Я догадался. Еще тогда.

– Да, и представляешь, я расписываюсь в тот же день, в тот же час. Просто удивительно, какие бывают совпадения, – произнесла Тата и увидела, что Рябцев изменился в лице. «Вот так тебе и надо!» – Белозерова прикусила губу.

– Я так рад за тебя. И за того, кто будет с тобой в тот день в загсе, – вежливо сказал Рябцев, церемонно наклонил голову и отбыл в свой кабинет. Тата посмотрела ему вслед. Ее мелкая женская месть радости ей не принесла. Впрочем, утешилась она быстро – на электронной почте ее ждало сообщение. Тетя Адель еще раз подтверждала свой приезд. «Я буду строго тридцатого апреля. Прилечу ночью. Встречать не надо. Пробыть смогу всего один-два дня», – писала тетя Адель. «Что ж, отлично! До свадьбы осталось немногим больше месяца. Будем держать кулаки!» – подумала Тата и подмигнула бдительной Елене Федоровне. Та понимающе улыбнулась.

Татьяна Васильевна налила себе кофе и села за стол. Она любила это свое место – маленькая кухня, красивая скатерть, красивая чашка. И окно. В окно она видела часть двора, часть дороги и немного воды. Серо-зеленой воды канала, который потихоньку начинали закрывать новостройки. Татьяна Васильевна вздыхала по этому поводу – когда-то давно они с мужем и маленьким Денисом переехали сюда, сделали ремонт и счастливо жили. Только не очень долго. Пока отец Дениса не ушел к другой. Почему-то каждый раз, когда Татьяна Васильевна садилась за этот стол у этого окна, она воспоминала, как все случилось. А случилось совершенно просто и очень неожиданно. Никита Сергеевич пришел с работы и объявил: «Таня, мы не можем жить под одной крышей. У меня появилась другая женщина!» Сейчас Татьяна Васильевна улыбалась, вспоминая это. А тогда она онемела, руки похолодели, а на душе стало как-то гадко. И еще Денис, которому было тогда неполных семь лет, обрадовался отцу, запрыгал по комнатам, что-то выкрикивая, не понимая, что с этого момента жизнь станет совершенно иной.

– Я тебя не оставлю вниманием. Ты даже не беспокойся. Вы не будете нуждаться, – сказал Собакин-старший. А Татьяна Васильевна и не сомневалась. Перед глазами был пример первой семьи мужа, где росла дочка Маша. Собакин честно делил все доходы между двумя семьями. И Татьяна Васильевна ни разу слова не сказала. Тем более что чувствовала свою вину. Из той семьи Собакин-старший ушел к ней, а вот теперь от нее уходит к другой. Но ох как плохо ей тогда было. Впрочем, никто и никогда об этом не узнал – свое лицо Татьяна Васильевна никогда не теряла. И отношения с мужем не выясняла и не корила его. Она очень хорошо знала Собакина и полюбила его в свое время за какую-то удивительную мужскую прямоту и честность. Никита Сергеевич никогда не юлил, не ловчил, всегда называл вещи своими именами. И поэтому все неприятное, что случалось с ними, исчезало в коротких и честных разговорах. Татьяна Васильевна осталась в этой квартире, которую они когда-то вместе тщательно ремонтировали и украшали. Она привыкла к соседям, к магазинам, к пейзажу за окном. И наверно, это все помогло ей справиться с той болью. А бывший муж заезжал часто, привозил продукты, оставался ужинать, возился с сыном. И иногда было ощущение, что никуда он не уходил и нет никакой другой семьи. А потом родилась дочь Лиза. И когда она подросла, отец познакомил их, всех своих детей – Машу, Дениса и Лизу. И подружил их, объединил своей любовью. И все это он сделал не таясь, открыто. И в этой неестественной открытости было столько простоты, что все стало восприниматься нормой. «Никита, скажи, как так у нас получилось? Мы не стали врагами, мы все дружим. Дети наши близки!» – спросила как-то Татьяна Васильевна бывшего мужа. «А врать не надо! И все будет хорошо!» – коротко ответил муж. Да, врать не надо. И Татьяна Васильевна с удовольствием замечает, что это качество передалось Денису. Денис не любил сочинять, не мог обманывать, не мог ловчить. Татьяна Васильевна гордилась этим обстоятельством, но не могла понять, почему именно сейчас подумала об этом. Она вертела в руках кофейную ложечку, посматривала на бегущие над каналом облака и отчего-то беспокоилась. «Наверное, потому что Денис женится. Какая я смешная мать. Гадаю, отчего беспокоюсь! Конечно. Только эта причина. Жаль отпускать, хотя на деле давно уже отпустила и у него совсем другая жизнь. Пора. Пора жениться. И девушка эта…» – Татьяна Васильевна опять посмотрела в окно и увидела, как дворник сгребает остатки снега. А из-под снега неожиданно появились прошлогодние желто-бурые листья. «Тата. Тата – имя ласковое, хорошее. Что там было в ее прошлом, что заставляет ее так спешить?» – Татьяна Васильевна вздохнула и допила свой кофе.

Денис Собакин весь день пробегал по магазинам. Он понимал, что такое дело, как покупка подарка невесте, откладывать «на потом» нельзя. Он понимал, что чем дальше, тем больше дел возникнет, больше суеты. Он все это понимал, но так ничего и не сделал в эти почти полтора месяца. Он не купил подарок, не выбрал костюм, не заказал букет. Нет, не свадебный, который несет невеста в руках, а тот самый букет, который выразит всю его любовь к Тате Белозеровой. И вот в этот последний день он метался как угорелый, но время шло, а подходящего подарка не находилось, все флористы только расстраивали своей вопиющей безвкусицей, да и костюм, купленный утром, был еще не готов – в ателье как раз подгоняли брюки. В отчаянии Собакин забежал в еще одни ювелирный, помыкался там, навис над одной из витрин, поглядел на кольцо с бирюзой и вышел, так ничего и не купив.

– Маш, ты дома? – он в отчаянии набрал номер Кошкиной. Сводная сестра в его глазах была эталоном практичности и здравого смысла. Опять же, когда дело не касалось котиков и кошечек. «Она сейчас мне поможет!» – подумал Собакин.

– Дома. Приезжай! – Кошкина понимала, что накануне свадьбы брат просто так не позвонит.

– Нет, Маш, уж лучше ты ко мне, сюда, в центр. Мне до семи надо костюм из ателье забрать, еще подарок Татке купить и букет заказать. Такой настоящий букет.

– Хорошо, жди, буду на Пушке через минут сорок. – Маша тут же поняла уровень проблем.

И действительно через сорок минут Кошкина подхватила брата под локоть.