Она и не заметила, как доски сарая в прядях дыма превратились в каменные стены. Над головой и со всех сторон выросла скала – она была в пещере, разрисованной мелом и красным. На грубых каменных поверхностях угольные линии изображали чувственные силуэты животных, скакавших стадами, едва видных в клубах дыма. Они действительно двигались – тонкие ноги лошадей, буйволов, оленей мелькали на бегу, но их владельцы при этом оставались на месте.

Среди всех этих галлюцинаций Кэт заметила, что Стив все это время был прикован к железному кольцу, вмонтированному в грубый пол. Под его ногами бессильно лежала короткая цепь, соединявшая лодыжку с круглым креплением. Он находился не на почве – пленника положили на более светлый и твердый участок пола. Из-под частично убранных навоза и соломы виднелись цемент и металлическая решетка.

Престарелый мужчина в маске принялся издавать глубокие гортанные звуки, похожие на карканье. Кэт вспомнила сибирского исполнителя горлового пения, как-то услышанного на музыкальном фестивале в Лондоне; но представление этого музыканта ни за что не попало бы в «Тайм-Аут». Оно не предназначалось для широкой публики.

Из-за старейшины в маске вышли двое мужчин и подхватили Стива под руки.

Любовник Кэт не сопротивлялся – по-видимому, он привык к подобному способу перемещения. Или его настолько сломали.

В свете костра лохматая маска человекозверя стала лучше видна. Красные отблески плясали на черных деснах и старых зубах, торчащих из распахнутого рта с челюстями и клыками, как у очень больного животного – доисторической пантеры или льва, доживших до наших дней. Но остальные черты маски – бульдожья морда, усы, плоский череп и широкий лоб – больше походили на собачьи. Из темноты между потертыми челюстями послышался гортанный рык старика – человеческие слова, произносимые диким языком.

Он отдал приказ.

Схватив Стива за волосы блестящей красной рукой, его голову прижали к гнусному полу сарая, а руки и затем ноги вытянули в стороны, как у звезды, лежащей лицом вниз.

Кэт инстинктивно бросилась к нему, но ее держали за волосы и горло. Она немедленно вспомнила осколки костей за стеклом в музее Эксетера, от времени побелевшие, будто ракушки.

Старик с песьей головой продолжал отдавать приказы на звероподобном наречии, и Кэт поняла, где слышала похожие звуки – на записях, сделанных братом Хелен у Редстоун-Кросс. Тем самым братом, что исчез.

И Кэт заплакала от собственной беспомощности. Возможно, когда-то тогда она и начала умолять пощадить Стива, но сама не знала, кричала она, или шептала, или всего лишь подумала о мольбе – ее сознание подавляли непонимание и тошнотворный ужас.

Рядом с ухом Стива опустился на колени крупный мужчина со спутанной красной бородой и показал ему темный кусок камня, на котором плясали отсветы костра. Затем острый конец камня приставили к основанию шеи Стива.

Кэт, как она сама думала потом, потеряла в этот момент сознание: во всяком случае, она помнила, как ее трясут и шипят ей в ухо: «Смотри!» Но глаза ее оставались закрытыми, хотя она слышала, как человеческий крик перешел в прерывистый хрип, все более влажный и гортанный – знак ужасного конца.

Затем ее привели в себя ударом, но все увиденное Кэт запомнила только несвязными отрывками:

«Жилистые скользкие руки блестят в свете костра, покрытые ярко-красным. Одна рука пилит, другая тянет за волосы, поднимая голову с плеч гораздо дальше, чем обычно возможно».

Ликующая паства теперь в экстазе начала издавать оглушительное улюлюканье, огонь в красном сарае взвился выше, а четверо мужчин разделывали мясо.

Разрываемая плоть издавала влажные скользкие звуки, острые черные камни летали вверх-вниз – «шлеп-шлеп-шлеп», кости трещали, жилы растягивались и лопались. Кипящий черный воздух давил на Кэт, будто она оказалась на самом дне океана; вокруг мокрой соломы клубился дым.

Каменный потолок будто опустился, раздавив ее окончательно, затем вознесся вверх, словно полностью исчез. Теперь, казалось ей, остались только огонь, звезды, а между ними – пустота, в которую она вот-вот провалится.

Желудок Кэт вывернулся наизнанку, она ловила ртом воздух, но глотала только тот же синий дым. Мысли и бред кружились внутри черепа, будто кто-то мешал их ложкой. Тут голову Кэт дернули, чтобы она видела, как на землю перед ее глазами упала тяжелая побелевшая конечность.

А за ней – другая.

На земле лежал грязный торс без рук; на месте шеи остался овал с белым кругом в середине, как толстая змея, разрезанная наполовину.

Теперь они отпиливали ноги, врезаясь в мясо V-образного паха.

Кэт отхаркивала себе на бедра слюну.

На краю поля зрения лежала ладонью вверх безжизненная рука с грязными согнутыми пальцами.

Кэт кричала и кричала.

И красные люди тоже кричали, ржали и блеяли, как полевые звери. У их голосовых связок оказался невероятный диапазон. Тонкое улюлюканье придавало сходство с евнухами и кастрированными животными. Масляные блестящие лица стали шире, кровожадней, раздулись, покрылись новыми шрамами. Окровавленные силуэты со звериными лицами, мерзкими ртами, грубыми грудями вопили среди дыма.

Животные на стенах продолжали скакать, широко распахнув глаза, топча землю, дрожавшую под трясущимся телом Кэт.

Из кровавой каши на полу вынимали влажные куски тяжелого мяса и передавали в бесконечные жадные красные руки.

Скользкие пальцы вздернули ее лоб, чтобы она лучше видела, как вырезают язык из человеческой головы. Нижнюю челюсть уже удалили.

– Психи, болтуны и стукачи всегда получают по заслугам, – сказал кто-то.

Грязные колени били Кэт по плечам, босые ноги шлепали по земле вокруг пальцев. Одна из женщин часто дышала от возбуждения.

Кэт отвернулась в сторону, к двери, пытаясь наполнить загрязненные легкие прохладным воздухом; но, увы, там, где ад создают на земле, невозможно отвернуться от сатанинской оргии, которая повсюду. Ей – старой твари, которая так легко встала из кресла-коляски, словно девушка, – досталась его челюсть. Теперь на старухе не было маски; она схватила разломанную челюсть длинными пальцами и принялась сосать сморщенным ртом.

«Его не стали готовить. Сожрали сырым.

Ужасы этой земли, предшествовавшие нам, окружают нас теперь и ждут впереди. Уже начались… и вернулись».

Кэт поняла и приняла все это мгновенно: осознание пронзило многочисленные слои неверия, потрясения и тошнотворного опьянения, словно одна-единственная нота, извлеченная умелым музыкантом.

Тут послышался голос бородача – похитителя Кэт, державшего ее голову.

– Старые по-старому и кормятся, – по крайней мере, ей показалось, он так сказал. Потом добавил: – Гляди, сейчас твоему хахалю распилят башку.

На это она не глядела – когда мясник начал осторожно отпиливать верхнюю часть драгоценной головы Стива, Кэт захотелось выколоть себе глаза своими же ногтями. В тот миг она поняла, что никогда не любила его так, как сейчас.