Кэт не могла не задуматься, со сколькими еще несчастными разделались на ферме. Речь ведь шла о серийных ритуальных убийствах, совершаемых не в одиночку. Возможно, они даже начались в конце семидесятых, когда на одной из оргий Тони Уиллоуза при загадочных обстоятельствах погибла молодая женщина. А может быть, бойня открылась гораздо раньше. Ответа Кэт никогда не узнает.

Говорят, многие убийцы гуляли на свободе годами, а многих так и не поймали. Кэт знала о существующих теориях, в том числе о той, согласно которой большинство пропавших без вести становятся жертвами серийных убийц: ни свидетелей, ни трупа, следы заметают в течение суток.

Возможно, Кэт, сама того не зная, годами жила по соседству с кустарным производством человеческого мяса. Подумать только – здесь, куда люди ездят на каникулы в фургончиках, а богатые пенсионеры с севера Англии уходят на покой в домики с видом на море. Абсурдно и невероятно – лучшей маскировки Тони Уиллоуз себе и пожелать не мог: гораздо лучше, чем притворяться отшельником.

На глазах Кэт огромный лист снова становился чистым. Они не рисковали ничем и ликвидировали каждую утечку, даже самую незначительную. А если вспомнить возраст пещер и их содержимое, о подлинной древности кровавого наследия Брикбера можно было только догадываться.

Кэт с легкостью сочинила заголовок собственного некролога: «Самоубийство подруги утопленника: разбитое сердце?» Она будет следующей.

Однако мотивы красного народца казались не такими уж простыми.

Мэтт Халл и Стив увидели лишнее, а Линкольн записал на территории Тони странные подземные звуки: все они залезли не в свое дело. «Стукачи» – именно так безмозглый бородач, который теперь подслушивал из кухни, назвал Стива.

Но почему люди умирали? Из-за наркотиков? Или они приблизились к чему-то иному – сверхъестественному, что скрывалось под фермой годами и было гораздо хуже, чем огород с «травой»?

Кэт очень мало думала о том, что услышала под сараем, находясь в опьянении от невыносимого дыма. Воспоминания об этих звериных возгласах всегда сопровождались живыми картинами смерти Стива: неясные, беспорядочные, но красочные стадии его разделки неизменно вызывали тошноту.

Однако вся картина Земли, космоса и управляющих ими природных законов, которую Кэт до сих пор принимала за истину, возможно, оказывалась неполной.

И эта идея, насколько ужас позволял ее обдумать, вызывала больше трудностей, чем все остальное.

Красный с крысиным хвостиком советовал даже не пытаться понять, что Кэт перенесла: мол, просветление ей не под силу. Тем не менее было разумно предполагать, что тварь, шумно сожравшая сына едва живой четы, пребывающей в гостиной Кэт, не являлась естественной – по крайней мере, в том смысле, который Кэт придавала понятию «естественный» до сих пор. Звуки, услышанные ею, пока она лежала в метре от страшной трещины в земле, с трудом вписывались в «нормальную» классификацию животных так, чтобы Кэт могла определить существо, их издающее.

Конечно, Тони с небольшой вероятностью мог содержать в пещере или загоне несколько кровожадных зверей – бойцовых собак или крупных кошачьих, – образовавших небольшую стаю. Наркоторговцы нередко изображали из себя мачо, и люди, говорят, постоянно видели на болотах странное, в том числе больших кошек.

Но прочие улики опровергали эту теорию, покоившуюся на самообмане. Каким образом два старых и дряхлых человека в том сарае вдруг обрели осанку, гибкость и силу людей в разы моложе? Как деревянные стены на глазах Кэт обратились в камень? Почему доисторические наскальные изображения вымерших животных начали двигаться?

Возможно, это было эффектом горящего наркотика? И все остальные в сарае тоже видели галлюцинации?

А может быть, ферма Тони Уиллоуза сохранила неестественную связь с прошлым – с самой кровавой и жуткой эрой, когда выживать в жестоком, холодном климате приходилось убивая себе подобных?

Ящики музея Эксетера переполняли реликты тех времен, созданные десятки тысяч лет назад. Место раскопок от фермы Редстоун отделяло меньше пяти километров.

Кэт удивляло, что она рассматривает подобную идею как вероятную; но как можно было ее не рассматривать?

Быть может, ритуалы и церемонии Красных королев Брикбера и их потомков – шаманов-человекоубийц – до сих пор продолжаются и актуальны. Каннибалы жили в этих пещерах – не постоянно, но на протяжении шестидесяти тысяч лет; в одном шаге от Редстоун-Кросс неандертальцы пожирали своих детей, снимали верхушки с человеческих черепов, раскалывали человеческие кости и высасывали мозг. Полки сараев Тони ломились от артефактов.

Вдруг, будучи не в себе от передоза ЛСД, Тони Уиллоуз нашел на своей земле что-то и стал ему подражать? Предположение казалось невообразимым, фантастическим. Но Кэт знала – есть одна вещь безумнее любого вымысла, и это люди, живущие в реальности. Размышления журналистки прервал вопль Делии:

– Почему он вообще оказался на этих скалах? Вот чего я не понимаю! – Редж вполголоса умолял жену успокоиться, но она его игнорировала.

«Он был там, потому что расследовал странную историю о старом фолк-музыканте, который выращивает наркотики и на земле которого исчезают все, кто туда пробрался. А потом ваш сын узнал, что его дикая теория заговора – наполовину правда, но вся правда – гораздо хуже. И все эти знания умерли с ним, как мои скоро умрут со мной».

Кэт извинилась, вышла из гостиной и поднялась – ее тошнило. Следом за ней прошла старуха в платке, сказав Реджу и Делии:

– Я посмотрю, как она.

Делия опять плакала, но Редж учтиво ответил:

– Да, конечно. Спасибо, что помогаете Кэт – вы так добры.

Наверху, в туалете, Кэт упала на колени.

Открытое море заставляет взглянуть на все совершенно иначе. Даже если вы стоите в метре от кромки песка, омываемой пеной с мелководья, вид безразличных просторов может поглотить вас. На миг вы ощущаете собственную глубочайшую незначительность и острую уязвимость перед непобедимой и малопознаваемой сущностью.

Когда же вы плывете по морской поверхности, зная, что под вашим хрупким телом – десятки километров пустой воды, куда не проникает свет, собственная незначительность чувствуется еще сильнее. В море, где не видно берега, разум охватывает не только ощущение чуда, но и (в первую очередь) могучий удушающий страх. А Хелен и вовсе испытывала только последнее.

Дома она немало свободного времени проводила в воде – точнее, в безопасном хлорированном бассейне местного развлекательного центра, плавая туда-обратно, пока не наберет полтора километра, три раза в неделю, а потом отправлялась забирать дочь из школы. Хелен приходилось плавать и в море – в отпуске в Испании и Португалии, но это было задолго до того, как она стала матерью.

Она и подумать не могла, что за короткую поездку в Девон ей придется снова так внезапно и так тесно соприкоснуться с океаном – его могучим дыханием, стихийным простором и тяжелым, давящим ожиданием исхода, слишком страшного, чтобы его обдумывать. По-видимому, эти ощущения станут последними в ее жизни.