Он давно понял, что для жены нет ничего святого, что семья, точнее, Кристин и Аделин, для нее пустой звук. Когда Фернан прозрел и перестал перед ней преклоняться, она ударилась в капризы, потом осознала, чем это может быть чревато, и пошла на попятный, но…

Но Грейцалия?!

Из перстня сорвались язычки пламени и едва не попали на карточки.

Это остудило: Фернан все-таки сдвинул их в сторону и взялся за лежащий на дне папки доклад частного детектива. Гроллиар Демеш был лучшим сыщиком на всем континенте. Учитывая, что он единственный за эти месяцы сдвинулся с мертвой точки, доля правды в подобной характеристике все-таки имелась.

Просматривая доклад, Фернан по привычке выхватывал самое важное.

Эти фотографии были сделаны журналистом Ларсом Бизе. Тем самым, который буквально везде преследовал жену, где бы она ни появлялась. Жизель его ненавидела, не раз говорила, что мечтает, чтобы он сдох, и грозилась засудить его за то, что посягает на ее частную жизнь. К Демешу они попали по чистой случайности, не сказать, чтобы счастливой.

Как оказалось, мечта Жизель осуществилась: сыщик писал, что Бизе почил с миром. Попросту выпал с балкона своего номера, когда пытался снять очередную сенсацию в Грейцалии. Собственно, если бы не его полет с третьего этажа, эти снимки не были бы найдены среди вещей журналиста.

Еще мируар Демеш узнал, что жена переводила немалые суммы, которые шли якобы на благотворительность, но на самом деле поступали на счет в грейцалийском банке. Так как последний находился на территории другого государства, то выяснить, на чье имя шли деньги, пока не удалось. Сыщик предполагал, подчеркивая, что это всего лишь его предположения и только, что Бизе мог шантажировать Жизель теми фотографиями. Потому что умер он уже после ее исчезновения из Грейцалии.

То есть когда фотографии всплыли, Жизель словно сквозь землю провалилась.

Снова.

В гостевом доме, который был на снимке, никто ничего о ней не знал. Знали разве что о Вероник Толанен — приятной, незаметной и скромной постоялице, которая проживала там целый месяц. Ни одна из этих характеристик Жизель точно не подходила.

В ресторане со снимков ее тоже никто не видел.

В ответ на вопросы Демеша все только пожимали плечами, а чтобы коллеги из Грейцалии поспособствовали поискам пропавшей, следовало затребовать официальное разрешение через полицитариат Ньерры. Собственно, этому Демеш и просил поспособствовать в самом скором времени, поскольку сейчас была дорога каждая минута.

— Ты черствая, бессердечная тварь! — бросила ему Жизель в одну из их последних ссор. — Жить с тобой не сможет никто!

Возможно, так оно и было: сейчас, вместо того чтобы радоваться тому, что она жива, Фернан думала только о том, что все это означает.

И о том, какой стервой надо быть, чтобы заставить своих шестилетних дочерей пройти через весь этот кошмар.

Фернан поднес к губам сигару, вдохнул сладковато-горький дым и прошелся по кабинету. Это успокаивало. Немного. Потому что хотелось немедленно отправиться в Грейцалию и лично вытряхнуть из «ничего не знающих» все, что они могли знать о его жене. Перетрясти всех и каждого по отдельности, но вывести эту лживую су…

Когда-а-а я тебя увидел,

Сердце чаще забилось в груди-и-и-и!

Сра-а-азу в тот миг я поня-ял

Все у нас впереди!

Гнусавое пение, ворвавшееся в его мысли, было таким громким, что Фернан даже не сразу понял, откуда оно доносится. Горе-певец нереально фальшивил, а еще, судя по всему, был нереально пьян: на трезвую голову так верещать ни один взрослый мужчина не способен.

Поцелу-у-уи в кустах мальма-а-ары

И объятия под луной!

В ту минуту я сразу поня-я-я-л,

Что ты ве-е-ечно будешь со мной!

Это была песня недобитого болотного крякля, не иначе. И что, хмарь изначальная, этот тип забыл под окнами его дома?

Выходи-и-и-и, моя чистая дева,

Я тебя понесу на рука-а-ах!

Мы с тобой поцелуемся жа-а-арко

И окажемся на облака-а-ах.

Приходи в мои ты объя-я-тья

В своем нежном кремовом пла-а-атье

Приходи-и-и-и, приходи, приходи-и-и...

В такт словам стучит сердце в груд-и-и-и...

Нет, это уже переходит все границы!

Фернан отложил сигару в пепельницу и поспешил на веранду. Стоило ему разглядеть вопящего с улицы идиота, как невыносимо зачесались руки: при ближайшем рассмотрении истошно орущим оказался не кто иной, как Грегуар Фриэль, директор театра и бывший… гм, ухажер Селани Тонэ.

Тишина в детской стояла такая, что казалось, еще немного — и ее можно будет увидеть и даже пощупать руками. Близняшки сидели в разных концах комнаты: Аделин возле кукольного домика, прижимая к груди чебурона, Кристин на кровати, надув щеки и сцепив на коленях пальцы. Ее игрушка валялась на полу, как если бы девочка, психанув, отшвырнула ее от себя.

Подобрав чебурона, я сказала:

— Пора переодеваться к ужину.

К моему последнему ужину в этом доме.

Как же все-таки хорошо, что я ем на кухне! Там, конечно, будет Жужжен, но лучше лицезреть его постную рожу, чем кое-чью непроницаемую физиономию, под которой находится непрошибаемое (наверняка каменное) сердце.

Если оно вообще имеется.

Аделин послушно поднялась, а Кристин даже не шелохнулась. Как сидела с видом оскорбленной невинности, так и осталась сидеть.

— Но можете переодеться сами, — я не собиралась никого уговаривать. — Очевидно ведь, что вам не нужна няня, и вы уже взрослые и самостоятельные. Чтобы самим переодеваться и принимать решения, от которых зависят чужие жизни. Вот как в случае с фидруаром.

— Мирэль Тонэ, я не знала, — приближаясь ко мне, покаянно пролепетала Аделин и шмыгнула носом, добавив, едва не плача: — Это все она!

— Нам нельзя его оставлять! — попыталась оправдать свой неблаговидный поступок Кристин.

— А вы его и не оставите, — спокойно согласилась я, хоть пружина гнева внутри снова сжалась. — Реми посадят в клетку и увезут.

Я бы еще много чего могла рассказать. Например, порассуждать на тему, что с фидруаром сделают в службе надзора за магическими животными. Но пришлось умолкнуть: у Аделин в глазах стояли слезы. И мои тоже неприятно щипало, хотя еще минуту назад я была уверена, что слез в них уже не осталось.