— Против хорошего — нет, не стану. В Фергане мы только чаем от жары и спасались, и на Кубе тоже. Ну, и в некоторых других местах…

— Да-а, — возвращаясь в кресло, задумчиво протянул Корнеев, — помотало тебя по свету, братец… Зато есть что вспомнить. Завидую!

— Напрасно завидуешь, — успокоил его Потапчук. — Есть что вспомнить, да внукам рассказать нечего. Таким, как я, перед уходом на пенсию на лоб ставят гриф «Совершенно секретно», чтобы, как глянешь в зеркало, язык сам собой отнимался.

— Да уж, — сказал Корнеев, озадаченно вертя головой, — действительно не позавидуешь! Ну, и какие же совершенно секретные дела привели тебя в мое скромное пристанище? Федор Филиппович смущенно крякнул и развел руками.

— Видишь ли, это не столько мои, сколько твои секретные дела…

— Так я и знал! — не дав ему договорить, зловещим голосом провинциального трагика воскликнул Корнеев. — Так я и знал, что зря с тобой связался! А теперь меня, невинного, закуют в кандалы и по этапу отправят в Сибирь за преступленья, коих я не совершал! А тебе, вероломному сатрапу, повесят на грудь медаль «За заслуги перед Отечеством»… Слушай, — сказал он вдруг нормальным, очень заинтересованным тоном, — а почему у нас нет медали «За ОСОБЫЕ заслуги перед Отечеством»? «Однако и здесь не без клоунов», — подумал Федор Филиппович.

— Потому что у нас отечество особое, — сказал он вслух. — И народ в нем живет особый, не такой, как все остальные. Поэтому словосочетание «особые заслуги» наш народ тоже воспринимает по-особому. Кто же при таких особых условиях рискнет нацепить медаль «За особые заслуги»? Могут ведь и лицо побить — очень обыкновенно, по-нашему.

Корнеев рассмеялся. Дверь кабинета приоткрылась, и в нее проскользнула давешняя блондинка с заставленным подносом. Федор Филиппович откинулся в кресле, с удовольствием ее разглядывая. Второе впечатление не испортило первого — девица и впрямь была хороша, хотя генерал все-таки предпочел бы, чтобы она была одета в юбку, а не в эти модные нынче широкие прямые брюки, под которыми могло скрываться все что угодно. Опуская поднос на стол, блондинка повернула голову, встретилась взглядом с Федором Филипповичем и улыбнулась. От нее веяло свежестью и запахом дорогой парфюмерии. Будучи пойманным на месте преступления, генерал немного смутился, хотя и понимал, что такое вот разглядыванье наверняка входит в перечень служебных обязанностей белокурой красавицы. Так уж повелось, что секретарша, или, как теперь принято выражаться, офис-менеджер, — это не только и не столько сотрудник, сколько украшение приемной. А украшение для того и существует, чтобы его разглядывали…

Чай у Корнеева оказался на диво хорош, Федор Филиппович давно, такого не пробовал. Однако чай этот не шел ему в горло, стоило лишь вспомнить, по какому делу Федор Филиппович сюда явился. Дело это явно интересовало и Корнеева; выслушав комплимент насчет чая и еще немного позубоскалив по поводу того, как Федор Филиппович пялился на секретаршу, Николай Степанович вежливо, но решительно взял быка за рога.

— Ну, Фёдор, поведай, чем же я ухитрился прогневать твой могущественный департамент? — спросил он, маскируя улыбкой свою настороженность.

— Ну, во-первых, не прогневать, а озадачить, — аккуратно возвращая чашку на блюдце, а блюдце на стол, ответил генерал. — И не департамент, а меня лично. В противном случае сейчас не я бы у тебя в кабинете сидел, чаи распивая, а ты у меня. С повесткой в кармане и вертухаем за дверью…

— Ты меня успокоил, — сказал Корнеев, но было заметно, что он врет — спокойнее ему не стало.

Федор Филиппович с грустью подумал, как плохо иногда быть государевым человеком. Все тебя опасаются, даже лучшие друзья, и сам ты с течением времени перестаешь верить кому бы то ни было, потому что опыт — страшная штука, особенно опыт многолетней службы в госбезопасности. Начинаешь видеть людей насквозь, и то, что ты там видишь, обычно не доставляет тебе никакого удовольствия…

— Рад за тебя, — сказал Федор Филиппович. — Так, может, и ты меня успокоишь? Я, собственно, затем и пришел.

— Да ну? — удивился Корнеев и едва заметно переменил позу, усевшись чуть свободнее. Со стороны заметить и верно оценить это движение было трудно, но Федор Филиппович заметил и оценил. — Слушаю тебя, Федор. Я полностью в твоем распоряжении — как говорится, готов всячески содействовать. Чем же, позволь узнать, я тебя озадачил?

— Об этом после, — сказал Федор Филиппович. — Да ты не волнуйся, это так, робкие попытки дилетанта разобраться в узкоспециальных вопросах. Скажи лучше, оттуда, из тайги, какие-нибудь новости есть? У Корнеева удивленно округлились глаза.

— Это ты об экспедиции? Да нет, конечно! Их и не должно быть. Какие оттуда могут быть новости? Теперь настала очередь Федора Филипповича удивленно округлять глаза.

— То есть как это — не должно быть? — изумился он. — Добрались нормально, потерь нет, пройдено столько-то километров, замечено столько-то тигров, зафиксировано энное количество фактов браконьерства… или, наоборот, не зафиксировано… У вас что, связь не предусмотрена?

— Да ты что, Федор! — Корнеев даже всплеснул руками. — Какая связь? Там же тайга, глушь, дичь, сто километров напрямую до ближайшей электрической лампочки, а ты — связь… Ей-богу, удивил! У них, конечно, есть рация, обычная армейская «Р-107»…

— Место ей в музее радиосвязи, — пробормотал Федор Филиппович.

— Вот именно… То есть что я говорю? Ты меня не сбивай, генерал! Ты меня просто, огорошил… «Сто седьмая» — отличная рация, простая, надежная и неприхотливая, и с ее помощью наши люди в любой момент могут связаться с ближайшим населенным пунктом — вызвать милицию, спасателей, медиков, если понадобится…

— В наше время существуют и другие средства связи, — вставил Федор Филиппович.

— Да зачем?! Зачем они им, эти средства связи? На кой черт им прямая связь с Москвой, до которой полторы тысячи километров? Это же просто лишняя тяжесть и, между прочим, лишний потребитель электроэнергии, которую там, в тайге, добыть просто неоткуда. Ведь им же двигаться надо, тащить весь этот груз! А зачем им, скажи на милость, суперсовременный спутниковый телефон, по которому они могут связаться с Москвой, но не с соседним райцентром, откуда только и может прийти помощь! И вообще, я не понимаю, что тебя так удивляет. Это же не полярная станция! Они — кочевники, им нужно за короткое время пройти очень приличное расстояние, и, естественно, идти они предпочитают налегке. Дорог там нет, автотранспорт бесполезен, а на лошадей много не навьючишь. Да и острой необходимости в поддержании постоянной связи с ними нет. Поставленные перед ними задачи не предполагают постоянной передачи полученных данных в Москву. — Он помолчал, отхлебнул чаю и захрустел печеньем. — Ну что, удалось мне развеять твои недоумения?

— Лишь отчасти, — сказал Федор Филиппович. — Есть некоторые вопросы относительно задач, стоящих перед экспедицией…

— И дернул же меня черт связаться с тобой! — в сердцах воскликнул Корнеев. — Ты извини, Федор, но если бы я только мог предположить, что твоя помощь обернется допросом, я бы к тебе ни за что не обратился!