«Дорогая Магдалена! Я жив и невредим, французы разбиты, но завтра будет еще сражение. Ни о чём не тревожься. Навеки твой, У.».

Магдалена перечитала эти две строчки тысячу раз и покрыла их тысячей поцелуев. Капитан Митчелл принес записку около полуночи, она тотчас написала небольшое письмецо Уильяму, которое он пообещал отправить. «Жив и невредим!» Благодарю тебя, Господи!

Проснулась она поздно, часов в девять. Никакого далекого гула слышно не было, а около полудня пошел дождь – настоящий ливень! Струи хлестали в окно, его закрыли, но на пол натекла большая лужа, которую пришлось вытирать Эмме. Капитан Митчелл больше не приходил, занятый своими делами, зато к леди де Ланси явился мэр Антверпена, приведший с собой жену. Она пригласила Магдалену прокатиться в карете за город, но та отказалась: вдруг принесут письмо от Уильяма, а ее нет?

Почему не слышно канонады? Должно же быть еще сражение! Хотя прошел такой ливень… Под сильным дождем невозможно воевать – наверное, порох намок и… Главное, что Уильям жив и невредим.

Магдалена весь день просидела в комнате, никуда не отлучаясь. Эмма принесла обед из трактира. За едой они молчали, верные своему уговору не обращать внимание на то, что делается за этими четырьмя стенами. Но вечером Эмма всё же нарушила уговор: она пошла купить вина в гостинице, где они останавливались по приезде, поднялась в мансарду посмотреть, не забыли ли они чего, а там, на той же кровати, где отдыхала хозяйка, – покойник! Ей сказали, что это герцог Брауншвейгский…

Глава шестнадцатая. Scio quod nescio[27]

– Верить в возможность сохранить мир – опасное ослепление! – Зачитывая доклад Коленкура, государственный советник Булэ де ла Мёрт жестикулировал, как провинциальный адвокат. – Ваше величество задержались в Париже из-за Майского поля и открытия Палат, но медлить более нельзя: война окружает нас со всех сторон. Франция может отвоевать мир только на поле боя. Иностранные державы заносят руку, чтобы удар был мощнее, – в наших национальных интересах ударить первыми, а не выжидать. Англичане, пруссаки и австрийцы сплотились между собой, русские уже на марше, голова их первой колонны 19 мая миновала Нюрнберг и находится на берегах Рейна. Российский император и прусский король покинули Вену 26 мая, австрийский император – 27-го, эти государи ныне находятся во главе своих армий, а ваше величество всё еще в Париже.

Депутаты загудели: доклад министра иностранных дел был представлен императору седьмого июня, а сегодня уже шестнадцатое; четыре дня назад Наполеон выехал к армии, никого ни о чём не предупредив; нынче утром обе Палаты узнали, что он перешел границу и вступил в схватку с неприятелем, и только сейчас им объясняют причины этого поступка – ставят перед фактом, загоняют в угол! Ланжюинэ со своего «насеста» потребовал тишины, Булэ отпил воды из стакана. Лафайет видел его в профиль: сутулая спина, нос уточкой, глубоко посаженные глазки – как будто сплющило кузнечным молотом…

– Начинающаяся борьба продлится долго, потребуются длительные усилия и терпение, – продолжил он читать. – Важно убедить в этом нацию. Узнав о грозящих Франции опасностях, патриотизм и энергическая мудрость Палат откликнутся на призыв; они поймут, что правительству необходимы огромные ресурсы всякого рода, и не колеблясь предоставят их ему. Франция хочет быть независимой и останется таковой; искренний союз народа и монарха оградит отечество железной стеной, о которую разобьются все потуги врагов ее счастья и свободы, национальной промышленности и французской чести.

Депутаты загомонили все разом, вскакивая с кресел; звона председательского колокольчика нельзя было расслышать. К трибуне пробился Антуан Жей; у него были всклокоченные волосы и лицо фанатика, он что-то кричал, его стали слушать – он предлагал принять постановление о том, чтобы в будущем доклады министров сразу поступали в Палату депутатов и чтобы сами министры были готовы ответить на вопросы. Предложение вынесли на обсуждение, начались кипучие словопрения. Лафайет в них не участвовал, чтобы не тратить сил понапрасну: их надо приберечь для более важных вещей. Жей – бывший домашний учитель сыновей Фуше, служивший потом в Министерстве полиции, переводя английские газеты. Депутаты ошарашены настоящим, а он говорит о будущем, потому что это важно Фуше. Министр полиции готовит новую революцию – превращение Франции в парламентскую монархию, и в этом отношении генерал на его стороне. Надо сделать так, чтобы Наполеон, когда вернется, уже не смог сделаться диктатором и был вынужден прислушиваться к требованиям народа, выраженным через его представителей. Об этом говорили все – в кулуарах, в гостиных, в трактирах… Даже хорошо, что Бонапарта сейчас нет в Париже: оппозиция пока еще не обрела единого голоса, она представляет собой жужжащий улей, в котором один рой сталкивается с другим, но дайте только срок…

Отвлекшись, Лафайет так и не понял, чем кончилось дело. На трибуну уже поднялся Антуан Руа, вцепившись в нее обеими руками; его круглый череп, покрытый седым подшерстком, едва выступал над бортиком, но глаза светились влажным блеском, породистые ноздри возбужденно трепетали. Руа с первого дня выступал непримиримым врагом Наполеона и возражал против принесения присяги на верность императору. Теперь он требовал учредить особый комитет для рассмотрения вопроса о необходимости войны, поскольку, согласно конституции, объявлять кому бы то ни было войну полагается отдельным законом, подлежащим предварительному обсуждению и последующему обнародованию. Несколько депутатов высказались резко против, особенно горячился генерал Себастиани: война уже идет, объявлена она или нет. Более того, император одерживает победы! Генерал потрясал номером «Универсального вестника», указывая на скромную заметку в разделе «За рубежом»: «Шарлеруа, 15 июня, в девять часов вечера. Армия форсировала Самбру под Шарлеруа и сбила аванпосты на полдороге от Шарлеруа до Намюра и от Шарлеруа до Брюсселя. Мы захватили полторы тысячи пленных и шесть орудий. Четыре полка изрублены на куски. Армия Императора пострадала мало, но понесла ощутимую потерю: адъютант Императора, генерал Летор, был убит на высотах Флерюса, возглавив атаку кавалерии. Энтузиазм жителей Шарлеруа и других мест невозможно описать». В итоге приняли предложение Себастиани о том, чтобы создать особый комитет для рассмотрения важного вопроса о процедуре, которой следует придерживаться в отношениях между законодательным корпусом и исполнительной властью.

Далее на повестке дня стояло рассмотрение бюджета, включавшего принудительный заем в сто пятьдесят миллионов франков: все налогоплательщики обязаны подписаться на сумму, равнозначную налогу на землю и с дохода от движимого имущества. Руа снова