Произведя на свет сына, Дороти немедля перепоручила его заботам кузины. Кроме нее, кажется, никто ни о чем так и не узнал. У Дороти хватало денег на еду, она потолстела, и ее беременность не бросалась в глаза. Родителям Дороти не довелось познакомиться с внуком, потому что твердые моральные принципы Сэйерс мешали ей юлить, отрицая свою вину. Ведь прежде всего она оставалась убежденной англиканкой, что не позволило ей до конца своих дней публично признать сына.

В творчестве, как справедливо указывала Ф. Д. Джеймс, она также следовала традициям, «новаторскими у нее были стиль и замысел, но не форма». В своих романах Сэйерс придерживалась правил, сложившихся в эпоху золотого века детектива, согласно которым она сильно ограничивала круг подозреваемых, очень часто выбирала малоправдоподобный способ убийства, а в финале — изящное разрешение загадки. Всегда причудливые и сложные способы убийства в романах Сэйерс — одна из привлекательных их черт. «Простой удар по голове с последующим многословным психологическим разбором в те дни успехом не пользовался, — продолжает Джеймс. — Способы убийства, которые изобретала она, всегда исключительно хитроумны, а два способа из предложенных ею выглядят попросту нереалистично. Крепкого мужчину вряд ли можно убить одним только шумом, а для введения в организм летального количества воздуха потребовался бы шприц неправдоподобных размеров».

И все же, разрабатывая характер лорда Питера Уимзи, Сэйерс отступает от традиции, в особенности когда речь идет о его взаимоотношениях с храброй и в то же время тонкой и ранимой Гарриет Вейн.

Вейн, романная alter ego Сэйерс, как и она, пишет детективы. Как и Сэйерс, Гарриет женщина смелая и независимая, но терпящая постоянные обиды от мужчин. При первом своем появлении в романе «Смертельный яд» Гарриет находится в тюрьме. Ее история напоминает отношения самой Сэйерс с Курносом: Гарриет соглашается жить с мужчиной вне брака и платит за это высокую цену, оказавшись на скамье подсудимых.

От виселицы ее спасает Уимзи, человек, обладающий не только богатством, но и выдающимся интеллектом. Возвращая Гарриет ее честное имя, он влюбляется в нее. После достаточно длительного периода споров и недоразумений Гарриет соединяется с возлюбленным в счастливом браке, обретая блаженство и полное материальное благополучие. Трагедией Сэйерс стало то, что в ее собственной жизни подобный счастливый финал так и не наступил.

В «Возвращении в Оксфорд» Гарриет наконец осознает, что возлюбленный не станет пытаться подчинить ее себе, подавлять в ней свободолюбие, и она может с легким сердцем позволить себе предаться любви. Сияющая вершина на древе творчества Сэйерс — это «Возвращение в Оксфорд», замечательная история любви плюс серьезное исследование вопроса о возможностях для женщин 1930-х годов совмещать работу и брак.

Читатель, следовавший за Гарриет и Питером на протяжении сотен страниц, когда Гарриет решительно отказывалась пожертвовать так трудно доставшейся ей независимостью, порадуется финальному поцелую героев на Нью-Колледж-Лейн, поцелую, завершающему их застенчивую и довольно нелепую беседу, которую они ведут почему-то на латыни.

Таков отрадный, пускай и возмутительно долго готовящийся финал любовной истории, в которой ум играет роль не меньшую, чем сердце. Сэйерс с типичной для нее настойчивостью подчеркивает, что именно рассудок соединяет возлюбленных. Цитируя собственные ее слова, она наконец для романа «Возвращение в Оксфорд» нашла «сюжет, в котором интеллектуальная цельность окажется единственной постоянной величиной в вечно колеблющемся мире». В этой книге она обрела себя, сумев в итоге «сказать то, что… хотела сказать всю жизнь»29.

*

Впоследствии Сэйерс все-таки вышла замуж — за капитана Освальда Флеминга, разведенного журналиста. Джеймс Брабазон, биограф Дороти, знавший писательницу лично, не может дать определенную оценку ее отношениям с мужем.

Обычный комический образ мужа-подкаблучника мешается в моем сознании с фигурой скорее мелодраматической — безумный монстр, закованный в цепи на чердаке. Немного правдоподобнее версия с алкоголиком, которого стыдно показывать людям. Ясно одно: этот брак ни в коей мере нельзя считать нормальным.

Флеминга держали дома, в коттедже, который Сэйерс купила в городке Уитем в Эссексе. С друзьями она его не знакомила, и содержать себя сам он, по-видимому, из-за слабости здоровья был не в состоянии. С лордом Питером его роднила лишь невозможность забыть пережитое во время Первой мировой войны.

С годами Сэйерс бросила писать детективы, вероятно поняв, что исчерпала лимит своих возможностей. Она все больше времени уделяла сочинению текстов для радио и работала над переводом «Божественной комедии» Данте. Религиозность подвигла Сэйерс пересказывать простыми словами библейские истории, чтобы новое поколение могло слушать их по радио. Успех этих передач воодушевил многих ее верующих собратьев, и англиканская церковь предложила наградить ее степенью доктора богословия honoris causa, но Сэйерс отказалась, возможно опасаясь пристального внимания к своей непростой личной жизни.

Не исключено, что, останься Сэйерс одна, без мужа, или выйди она замуж за человека более чуткого, и ее сын мог бы воссоединиться с ней. Но этого так и не случилось. Десятилетия спустя она продолжала ссылаться на все еще живую тетушку Мейбл, вероятно крайне строгую свою родственницу, доказывая, что время поселить у себя сына пока не пришло.

Для сына Сэйерс оставалась «кузиной Дороти», часто его навещавшей, дававшей ему деньги, но так открыто и не признавшей их истинное родство. В конце концов тайну раскрыл он сам, найдя свидетельство о рождении, понадобившееся ему для получения паспорта. Похоже, увидев в документе имя матери, он не слишком удивился. Поражает другое — как могла Сэйерс, столь тонкая и взыскательная во всем, что касается творчества, проявлять такую эмоциональную черствость по отношению к собственному сыну, скрывая от него, что является его матерью.

Но, робко уклоняясь от этой обязанности, она взвалила на себя массу других, и тут голос ее звучал в полную силу и имел большой резонанс, подчас существенно меняя положение вещей. Будь то ее настойчивые призывы к англиканской церкви стать более доступной или обращения к университетам с требованием разрешить присуждение женщинам ученых степеней, всюду она использовала мощнейшее свое оружие — ораторский талант, страстный темперамент и юмор. Вот ее ответ от 1938 года на вопрос: «Можно ли считать женщину человеком?»

Когда поборники женского образования впервые потребовали допустить женщин в университеты, немедленно поднялся дружный вопль: «С чего бы женщинам захотеть знать об Аристотеле?» Ответ прост, и он не в том, что всем женщинам знание об Аристотеле пойдет на пользу, — чего хотят или не хотят женщины как класс, значения не имеет. Об Аристотеле хочу знать я. Это правда, что множеству женщин нет дела до Аристотеля, как правда и то, что множество студентов мужского пола при одной мысли о нем бледнеют и едва ли не падают в обморок, но вот я, ни на кого не похожая, эксцентричная женщина, желаю о нем знать и заявляю, что никакие мои анатомические и функциональные особенности этому знанию не препятствуют.