– Номера без красивого вида из окна уже все заняты. Кроме того, стоимость проживания в них – точно такая же.

Мне вдруг вспомнилось о том, что произошло в районе Блоку в Тиране, и я невольно задался вопросом, а не остановилась ли Эльза и на этот раз в том же отеле, в котором собираюсь остановиться я.

– Да кому, интересно, захочется занимать номер без хорошего вида из окна и платить за него те же самые деньги? – с нагловатым видом спросил я.

Юнец запихнул себе в рот жевательную резинку и начал ее с довольно громким чавканьем жевать. Поразглядывав меня в течение нескольких секунд, он с ехидством ответил:

– Людям, которым не нравится смотреть на монастыри. А ты, наверное, тут кого-то ищешь?

– Да, ищу самого дьявола, – ответил я тем же тоном, которым разговаривал со мной этот юнец.

Этот мой ответ, похоже, ему понравился, а потому он протянул мне ключи от номера и, широко улыбнувшись, ответил:

– Тебе его искать не нужно. Он тебя и сам найдет.

Я спокойно проспал аж до глубокой ночи. Снилось мне что-то тревожное и мрачное, но в памяти у меня сон не запечатлелся. Я просто закрыл глаза, а когда я их снова открыл, было уже темно.

Взглянув на часы, я увидел, что сейчас уже час ночи. В такое позднее время я вряд ли мог рассчитывать на то, что смогу где-нибудь в этом городишке поужинать, а потому я, уже выспавшись, стал раздумывать, чем же мне следует заняться в ближайшие дни. В связи с исчезновением Эльзы и отсутствием каких-либо сведений о возможном местонахождении Кинопса единственное, что я мог теперь делать, – так это транжирить потихонечку свое время и деньги в ожидании того, что дьявол появится сам.

Дожидаясь, когда мне снова захочется спать – или когда наступит рассвет, – я снова принялся читать «Введение в психологию Юнга». Я с самого начала читал ее не подряд с первой страницы, а выбирая лишь интересующие меня разделы. Вот и сейчас я стал просматривать выборочно некоторые любопытные факты из биографии Юнга.

Мое внимание привлекло то, что в 1907 году, когда Юнг впервые встретился с Фрейдом после годичной переписки с ним, они проговорили без перерыва аж целых тринадцать часов. Если учесть, что их дружба закончилась в 1913 году, то получалось, что это число – «13» – было в жизни Юнга, можно сказать, знаковым.

Похоже, одно из его достоинств, благодаря которым его приняли в узкий круг психоаналитиков, заключалось в том, что он не был евреем. Учитывая, что почти все остальные психоаналитики евреями как раз таки были, его приняли в этот круг для того, чтобы доказать всему ученому миру, что психоанализ не является каким-то извращением, интересующим только евреев.

Первые трения между Фрейдом и Юнгом начались в 1909 году во время их поездки в Соединенные Штаты, в ходе которой они должны были читать лекции по психоанализу в одном из американских университетов. Чтобы как-то скоротать время в этой долгой поездке, они начали рассказывать друг другу свои сны и затем давать им толкование. Однако Фрейд отказался сообщать мельчайшие подробности своих снов, необходимые Юнгу для того, чтобы объективно проанализировать сны отца психоанализа. Фрейд при этом заявил, что не может рисковать своим авторитетом.

Юнг же ему на это ответил: «Вот из-за такого своего поступка ты его как раз таки полностью и потерял».

В результате эти два исследователя и психоаналитика стали отдаляться друг от друга, а в 1913 году окончательно разорвали друг с другом отношения. Я с удивлением прочел, что в том же самом году Юнгу приснился прямо-таки вещий сон. Вот что он сам о нем написал:

Вышедшее из берегов море покрыло водой все северные равнинные территории – от Северного моря до Альп. Приехав в Швейцарию, я заметил, что горы, чтобы спасти нашу родину, стали еще более высокими. Мне стало ясно, что надвигается ужасная катастрофа. Я увидел могучие желтоватые волны, в которых бултыхались обломки нашей цивилизации и измученные тела огромного множества людей. Затем вся эта огромная масса воды превратилась в кровь.

Исследователи деятельности Юнга увидели в этом его сне предсказание ужасного события, которое произошло год спустя, – начала Первой мировой войны.

Однако с учетом того, что я живу уже в двадцать первом веке, я понял, что смысл этого сна полностью совпадал с каббалистическими прогнозами Каравиды, с которым Юнг утратил связь также в 1913 году.

Слова Юнга о море, которое, выйдя из берегов, покрыло водой равнинные земли, перекликались с предсказаниями о подъеме уровня мирового океана в результате таяния льдов, вызванного всемирным потеплением. Эти слова не имели абсолютно никакого отношения к окопной войне, которую представляла собой Первая мировая война. В них явно имелись в виду наводнения и цунами – то есть экологические катастрофы, которые стали угрожать миру столетием позже.

Получалось, что память Юнга в данном конкретном случае функционировала в сторону далекого будущего – хотя он, возможно, об этом даже и не догадывался.

В конце его биографии приводилась мысль, пришедшая ему в голову относительно того, что происходит с человеком, когда он пересекает экватор своей жизни – то есть с таким, как я:

От середины жизненного пути и далее по-настоящему живым остается только тот, кто готов умереть, не дожидаясь естественной смерти, в точке полудня жизни кривая параболы меняет свое направление и устремляется к точке смерти. Вторая половина жизни предполагает уже не зарождение, рост, увеличение, расцвет, а угасание и смерть, ибо цель ее заключается в достижении конца. Отрицание же данной половины жизни равносильно неприятию этого конца. И то, и другое означает, что не хочется жить, а не хотеть жить в данном случае – это то же самое, что и не хотеть умереть. Растущая луна и убывающая луна имеют одну и ту же форму.

Я решительно захлопнул книгу с чувством безутешного отчаяния. Погасив лампу, я увидел, что прямо над монастырем висит в небе растущая луна. Это могло быть для меня хорошей новостью. А может, как раз наоборот.

Меня разбудили громкие удары в дверь. Судя по такому бесцеремонному поведению, это приперся вчерашний хамоватый юнец. Я, тихонечко чертыхаясь себе под нос, поднялся с кровати и, взглянув на падавший в комнату через окно сероватый свет – небо было затянуто тучами, – приоткрыл дверь и спросил:

– Что тебе нужно?

– Уже десять часов. Мой отец хочет знать, останешься ли ты еще на одну ночь. Если нет, то тебе придется сейчас освободить номер, чтобы у нас было время на приведение его в порядок.

– А где твой отец?

– В Афинах.

– Скажи ему, что я останусь еще на одну ночь. Только на одну.

Произнеся эти слова, я закрыл дверь и тут же удивился тому, что я только что сказал. Я, видимо, неожиданно для самого себя интуитивно определил временные рамки своего участия в этой авантюре, которая отняла у меня уже больше недели времени, причем самое худшее в ней заключалось в том, что я постепенно оказывался все дальше и дальше от своего дома. Подчиняясь прихотям моей – теперь уже исчезнувшей – спутницы, я оказался на расположенном возле самой Турции засушливом острове, на котором, судя по всему, полно религиозных фанатиков и просто грубых людей.