Я спрятал записку, повертелся на жесткой койке, предвкушая скорую встречу с небоскребами, пластиком и интернетом, и прикрыл глаза. На палубе громко закричали, раздавая команды, раздался топот - и корабль качнулся, отходя от Трехбережья. Вскоре в дверь снова поскреблись.

- Дайфу Лим, - на этот раз это был Хван Цзи. – Дайфу Лим, мы отошли от Трехбережья.

- Хорошо, - вяло ответил я сквозь приятную дрему.

Хван Цзи говорил еще что-то о Приморье, кажется, предупреждал о долгой остановке и говорил не выходить. Но я и сам не был дураком и высовываться не собирался.

Первые три дня прошли на удивление спокойно. Я окончательно выздоровел, окреп и несколько раз выходил на палубу. Меня даже морская болезнь не мучила. Видимо, вестибулярный аппарат натренировался на жестких русских дорогах.

А вот утро четвертого дня началось с панического вопля и дикого стука в дверь:

- Доктор! Доктор Лим!

Я подскочил, даже толком не одевшись.

- А? Что? Пожар?

Дверь треснула о косяк, и на меня уставился бородатый матрос – тот самый, который предложил вступить в секту хаоситов. На его руках, безвольно запрокинув голову, лежал Хван Цзи. Весь в красной краске. Хван Цзи кашлянул, в уголке его губ надулся и лопнул алый шарик, по подбородку потекла тонкая струйка. Меня резко затошнило. С парня капала вовсе не краска – кровь!

- Канат за руку... Мы развернули – и его дернуло… Крючок… - взволнованные слова донеслись до меня глухо, словно из глубокого колодца. – Доктор, помогите! Доктор!

Я попятился, не отрывая взгляда от бледного лица, и прохрипел не своим голосом:

- Я не хирург… Я не умею...

- Доктор, кроме вас, больше некому. Наш корабельный доктор, Тит, умер от дифтерии в самом начале…

Кто-то высунулся из-за спины матроса, схватил меня за предплечье. По коже мазнуло влажным и липким. Это была кровь, кровь Хван Цзи! Меня схватили испачканной рукой!

Пол ушел из-под ног. Я отвернулся, кое-как нашарил тарелку – и меня обильно вытошнило. На секунду воцарилась шокированная тишина. Но только на секунду.

- Доктор?!

- Да он же крови испугался!

- Какой он тогда доктор?

- Как же не вовремя умер Тит!

Хван Цзи застонал. Сдавленный мученический стон, словно вишенка на торте, завершил картину моего ужаса. Я еще раз содрогнулся в мучительном спазме и глотнул воздух, чувствуя себя выброшенной на берег рыбой. Где-то в сознании тонко визжал изнеженный артист и в истерике бил холеными, не знавшими скальпеля руками, требуя вытолкнуть всех из каюты, закрыться и выпить чего-нибудь крепкого. Но на руках у матросов умирал не кто-нибудь, а Хван Цзи.

- Положите его на стол…

Собственный голос показался слишком уж низким и хриплым – слова прозвучали незнакомо. Всё моё существо сопротивлялось истерике и отвращению, утрамбовывало их в уголок, пыталось откопать ту часть, которая принадлежала врачу. Да, фармацевту. Да, резавшему лишь трупы…

Но на этом корабле, да и в целом мире, никто не знал о человеческом теле больше меня.

«Я не умею! Я никогда этого не делал! Это невозможно! Я фармацевт!» - орал внутренний голос.

«Ты актер. У актера нет своего лица, но перед ним открыты все профессии человечества. Чем больше ты умеешь – тем больше лиц примеришь. Чем больше лиц примеришь – тем больше ты умеешь», - холодно напомнила мама.

Артист во мне в последний раз тонко взвизгнул и растворился под натиском воли, обратившись в невесомую призрачную пелену. Сознание подернулось ею, чуть исказилось и… поверило. Пальцы перестали дрожать. Тошнота и отвращение отступили, затаились чуть в стороне, уступив место роли.    

Я выдохнул, выпрямился и вытер рот рукавом. Нет. Не я. Классический жесткий и циничный хирург, через руки которого прошли сотни.  

- Вы не слышали, что я сказал? Кладите его на стол. Нужны чистые, прокаленные или кипяченые тряпки, крепкий самогон, швейные иглы, зажимы и нитки. Кетгут… В смысле, выделанные жилы или шелк. И много света.

- Вы… это… шить? – спросил кто-то в ужасе. – Кровь же испортится. Давайте лучше прижжём!

Я коротко взглянул на этого умника.

- Слишком длинная рана. Прижжём – и я его точно не вытяну.

- Что за глупости! Надо прижигать. Тит всегда так делал! Ожог закроет рану - и всё заживет! Мы почти все через это прошли! Он был очень опытный!

- Молчать, идиоты! Кто здесь доктор: вы или я? - рассвирепел я. - Ожог его убьет. Со стежками еще есть шанс. Всё нужно хорошенько залить самым крепким самогоном и прокалить! Вперед!

От внезапной перемены матросы слегка опешили, но послушались. В мгновение ока стол и Хван Цзи подвинули к окну, под солнце. Кто-то побежал к коку за самогоном. Кто-то положил набор инструментов, страшный и допотопный, но с зажимами и даже с круглыми иглами. Нашелся даже кетгут и шелк – они остались от предыдущего врача. Мелькнул бледный до зелени господин Чан, прикрывающий глаза перепуганному Юн Лану. Я быстро обработал руки и, закрыв лицо куском простыни, промокнул рану тканью, еще влажной и горячей от стерилизации. Хван Цзи дернулся, распахнул глаза и вскрикнул.

- Держите его!

Мужики дружно навалились на парня. Я посмотрел в огромные перепуганные глаза и сказал:

- Можешь орать, как хочешь. Главное – не дергайся.

Вопреки распространенному мнению, до внутренних органов человека добраться вовсе не так просто, как кажется. Сначала нужно преодолеть барьер из подкожной клетчатки, потом из мышц. Затем следовал большой сальник, в котором копился жир, и только потом начинались кишки, желудок и прочая жизненно важная требуха. Хван Цзи повезло – живот распахало по касательной. Рана была рваная, кровавая и очень впечатляющая, однако глубже мышечного слоя она не ушла. Апоневроз – белый сухожиловый слой, за которым начиналось самое опасное, - был почти не задет. Впрочем, для матроса восемнадцатого века, даже для хаосита не гнушавшегося хирургии, этого оказалось бы вполне достаточно. Потеря крови и инфекции быстро сделали бы своё черное дело. Я кое-как очистил рану, пережал самые крупные сосуды, но дело осложнялось тем, что зашивать предстояло без наркоза. И тем, что на кетгуте наверняка осталась зараза.