— Так-так-так… поймал беглянку! Рад видеть тебя, Сюзи, дорогая!

Он сердечно пожал ей руку и с церемонной учтивостью склонил округлое розовое лицо. Неужели в этом мире, от которого она бежала, никакого значения не имеет, любит ли человек, ненавидит ли, помнит ли?

— Не думал, что ты в Париже… сам только что приехал, — продолжал Вандерлин, который был заметно рад встрече. — Слушай, не предполагал, что ты случайно свободна этим вечером, так не составишь ли компанию старому холостяку, а? Нет? Да? Отлично, в кои-то веки повезло! Так куда отправимся? Наверно, в одно из тех местечек, где танцуют? Да, я сам когда-то «кружился, чуть земли касаясь стопами, легкими, как сон».[27]Отдал дань времени! Такси! Садись… отвезу тебя сперва домой и подожду, пока будешь прихорашиваться. Времени у нас достаточно.

Когда он повел ее к экипажу, она заметила, что он хромает, как подагрик, и с трудом забрался вслед за ней на сиденье.

— А нельзя ли мне пойти как есть, Нельсон, мне не хочется танцевать. Давай просто пообедаем в каком-нибудь из славных дымных ресторанчиков рядом с пляс-де-ля-Бурс.

Он принял ее предложение как будто с удивлением, но и с облегчением, и они покатили вперед. В «Баге» уселись за столик в углу, отделенный перегородкой от остальных обедающих, и, пока Вандерлин, надев очки, изучал меню, Сюзи украдкой разглядывала его. Он был одет даже с бóльшим, чем обычно, изяществом, на руке, как она заметила, ультраплоские часы, а пуговицы на жилете умеренно дорогие, что тоже указывало на несвойственное ему прежде стремление к элегантности. Лицо также претерпело метаморфозу: знакомое вымученно-оптимистическое выражение изменилось, так сказать, в тон одежде, словно с помощью некой моральной косметики он стал выглядеть розовее, более сияющим и оживленным, хотя не намного моложе. Тонкая вуаль хорошего настроения лишь прикрывала его лицо, как блестящие нити искусно зачесанных волос — лысину.

— Официант! Carte de vins![28]Какое шампанское предпочитаешь, Сюзи? — Он придирчиво выбрал лучшее из предлагавшегося ресторанным погребом, немного поворчал над буржуазным характером блюд. — Безусловно, еда сытная, но грубоватая, не находишь? Ну, я не возражаю… совсем не то, что кухня «Люкса». Новые ощущения… я целиком за новые ощущения, а ты, дорогая? — Он снова наполнил бокалы, закинул руку за спинку стула и улыбнулся ей со смущенной благожелательностью.

Его доверие росло пропорционально выпитому шампанскому.

— Полагаю, ты знаешь, по какому делу я здесь… по делу о разводе. Мы хотели устроить все тихо, без шума, и, конечно, Париж для этого самое лучшее место. Сам живи и другим жить не мешай; никаких вопросов не задают. Никаких тебе грязных газетенок. Великая страна. Никакого лицемерия… здесь понимают жизнь!

Сюзи смотрела и слушала. Она помнила, как люди думали, что Нельсон устроит скандал, когда все узнает. Он всегда был помешан на грубых анекдотах о неверных женах, и сама формулировка его вечных восклицаний — «Ага, застукал?» — словно намекала на постоянную озабоченность темой измены. Но сейчас было очевидно, что он, как говорится, проглотил горькую пилюлю, как все другие. Он и на миг не возвысился над собой обычным, взорвавшись негодованием, но остался, как был, мелким человеком среди мелких людей, и его рвение с улыбчивым оптимизмом заново отстроить свою жизнь напоминало Сюзи терпеливое усердие муравья, восстанавливающего разрушенный муравейник.

— Скажу тебе, эта свобода — великая вещь! В нынешние времена все по-другому, почему бы и браку не измениться? Человек может прекратить деловое сотрудничество; но священники хотят связать нас друг с другом на всю жизнь потому, что однажды мы приперлись в церковь и сказали перед одним из них «да». Нет-нет… это слишком легко. Мы уже ушли далеко вперед. Наука и все эти новые открытия… Знаешь, десять заповедей были созданы для человека, а не человек для заповедей; во всяком случае, в них ни слова нет против развода! Это я говорю моей бедной старой матушке, которая во всем полагается на Библию. Покажи, где там сказано: «Не разводись». Это ее бесит, бедную старушку, потому что она не может найти таких слов; и она не знает, как случилось, что не включили этот пункт… Мне думается, Моисей не включил его по той причине, что знал человеческую природу лучше, чем эти лицемерные нытики — нынешние священники. Не то чтобы они всегда строго следили за этим; но меня это ничуть не заботит. Сам живи и другим жить не мешай, так, Сюзи? Разве у всех нас нет права на увлечения? Я слышал, вы сами следуете нашему примеру. Превосходная идея: признаюсь, прошлым летом в Венеции я видел, что к этому идет. Застукал, так сказать! Старый Нельсон не так слеп, как люди думают. Давай-ка откупорим еще бутылочку за здоровье мистера и миссис Стрефф!

Сюзи поймала его руку, которой он делал знак сомелье. Этот жизнерадостный и говорливый Нельсон растрогал ее сильнее, чем какая-нибудь более героическая фигура.

— Хватит шампанского, пожалуйста, Нельсон. К тому же, — неожиданно добавила она, — это неправда.

Он уставился на нее:

— Неправда, что ты выходишь за Олтрингема?

— Да.

— Вот те на! Тогда почему же, черт возьми, ты бросила Ника? Увлечение, моя дорогая?

Она засмеялась и покачала головой.

— Уж не хочешь ли в таком случае сказать, что Ник во всем виноват?

— Я не знаю. Давай лучше поговорим о тебе, Нельсон. Я рада, что ты в таком бодром настроении. Я думала…

Он быстро перебил ее:

— Думала, я буду буйствовать… устрою стрельбу? Знаю — люди так думали. — Он покрутил усы, явно гордясь своей репутацией. — Да, может, день или два я был в ярости… но я философ в общем и целом. До того как заняться банковским делом, я сделал и потерял два состояния на Западе. И как я снова стал на ноги? Не застрелив никого, даже себя. Просто принялся за дело, начав все сначала. Вот так… вот так и сейчас. Начинаю все сначала.

Хвастливый тон его речи сменился унылым, неестественная оживленность сползла с лица, как маска, и на мгновение перед ней предстал настоящий человек, старый, опустошенный, одинокий. Да, именно так: одинокий, отчаянно одинокий, погружающийся в такие глубины неприкаянности, что любое лицо из прошлого было для него как обломок корабля для тонущего. Что бы он ни знал или о чем бы ни догадывался относительно роли, какую она сыграла в его крушении, вовсе не бездушие заставило его относиться к ней с такой всепрощающей теплотой, а то же ощущение собственной малости, ничтожности и изоляции, которое постоянно затягивало, как холодный туман, и ее горизонт. Неожиданно она почувствовала себя тоже старой — старой и невыразимо усталой.

— Приятно было увидеться с тобой, Нельсон. Но теперь мне надо домой.

Он не стал возражать, но попросил счет, опять принял беспечное выражение, раздавая щедрые чаевые официантам, и, вызвав такси, медленно вышел следом за ней.