– У вас забронирован номер для начальника моего штаба и для меня.

– На чье имя, сэр?

– Не могу ответить на этот вопрос. Мы здесь инкогнито, – серьезно сказал Шон, и у портье на лице появилось беспомощное выражение. Шон перешел на заговорщицкий шепот:

– Вы не заметили человека, который принес сюда бомбу?

– Нет. – Глаза портье чуть сузились. – Нет, сэр. Не заметил.

– Отлично, – с облегчением сказал Шон. – В таком случае мы остановимся в номере Виктории. Прикажите отнести наш багаж.

– Номер Виктории занимает генерал Кейтнесс, сэр.

Портье начинал впадать в отчаяние.

– Что? – взревел Шон. – Да как вы посмели?

– Я не... Мы не...

Портье, заикаясь, попятился от него.

– Вызовите владельца, – приказал Шон.

– Да, сэр.

И портье исчез за дверью с табличкой «Посторонним вход воспрещен».

– Ты с ума сошел? – Сол ерзал от замешательства. – Этот отель нам не по карману. Пошли отсюда.

Под сосредоточенными взглядами всех гостей в вестибюле он остро чувствовал, какая у них грубая и грязная одежда.

Шон не успел ответить – из двери с надписью «Посторонним вход воспрещен» вышла женщина, очень красивая, но очень сердитая, с глазами, сверкающими не хуже сапфиров у нее на шее.

– Я миссис Раутенбах, хозяйка. Вы хотели меня видеть?

Шон улыбнулся, и ее гнев начал медленно испаряться – она узнавала его в грязной рубашке и без бороды.

– Ты еще любишь меня, Канди?

– Шон?

Она все сомневалась.

– А то кто же?

– Шон!

Она бегом кинулась к нему.

Полчаса спустя генерал Кейтнесс был выселен, а Шон и Сол удобно устроились в номере Виктории.

Приняв ванну, в одном полотенце вокруг пояса, Шон полулежал в кресле, а парикмахер сбривал его трехдневную щетину.

– Еще шампанского?

Канди за последние десять минут ни разу не отвела от него глаз.

– Спасибо.

Она наполнила его бокал, поставила возле правой руки и прикоснулась к мощным мышцам предплечья.

– Все еще твердые, – сказала она. – Молодо выглядишь. – Пальцы передвинулись ему на грудь. – Тут немного седины, но тебе идет.

Потом спросила у парикмахера:

– Еще не все?

– Минутку, мадам.

Он снова щелкнул ножницами у виска Шона, отступил и со скромной гордостью осмотрел свой шедевр. Пододвинул Шону зеркало, чтобы и тот одобрил.

– Отлично. Благодарю вас.

– Можете идти. Поработайте над джентльменом за следующей дверью.

Канди ждала достаточно. Едва дверь за парикмахером закрылась, она повернула ключ. Шон встал, и они через комнату посмотрели друг на друга.

– Боже, какой ты большой.

Голос ее был хриплым и бесстыдно голодным.

– Боже, как ты прекрасна, – ответил ей Шон, и они медленно пошли навстречу друг другу и встретились в центре на полу.

Позже они молча лежали. Наступил вечер, в комнате потемнело. Канди провела ртом по его плечу, а потом, как кошка вылизывает котят, принялась лизать длинные красные царапины на его шее.

Когда совсем стемнело, Канди зажгла газовый светильник под абажуром и поставила шампанское и печенье.

Они сидели на смятой постели и разговаривали.

Вначале они испытывали некоторую скованность из-за того, чем только что занимались, но скоро это прошло, и они просидели почти всю ночь.

Редко когда мужчине удается найти в женщине одновременно друга и любовницу, но с Канди это было возможно. И он рассказал ей все, что накопилось у него в душе и требовало выхода.

О Майкле и о странной связи, возникшей между ними.

О Дирке и о своих опасениях за этого мальчика.

О войне и том, что будет, когда она закончится.

О Лайон-Копе и акации.

Но одно он не мог рассказать ей. Не мог говорить о Руфи и о человеке, который был ее мужем.

В следующие несколько дней Шон и Сол явились в штаб и не получили ни направления на квартиру, ни нового назначения. Теперь, когда они приехали, казалось, они никому не нужны. Им приказали ежедневно докладываться и отпустили. Они вернулись в отель Канди и коротали дни за бильярдом или картами, а по вечерам ели, пили и разговаривали.

Через неделю такой жизни Шона одолела скука. Он начал чувствовать себя застоявшимся жеребцом. Даже манна небесная со временем приедается, и поэтому, когда Канди попросила сопровождать ее на прием в честь назначения лорда Китченера главнокомандующим южноафриканской армией, Шон согласился.

– Выглядишь как бог, – сказала Канди, когда он вошел к ней через потайной ход, соединявший его спальню в номере Виктории с комнатой Канди. Когда Канди показала ему небольшую тайную панель и объяснила, куда нажимать, чтобы та отошла в сторону, он подавил искушение спросить, сколько человек ею пользовались. Бессмысленно вызывать безымянный призрак, который исчезал за этой панелью, чтобы научить Канди множеству тех трюков, которыми она теперь развлекала его.

– Ты тоже неплохо выглядишь.

Канди оделась в голубой шелк, под цвет глаз, а на шее у нее сверкали бриллианты.

– Ты так галантен! – Она подошла к нему и погладила шелковые лацканы недавно сшитого смокинга. – Хорошо бы тебе надеть медали.

– У меня нет медалей.

– О Шон! У тебя должны быть медали. Столько пулевых ранений!

– Прости, Канди.

Шон улыбнулся. Иногда Канди бывает не самой умной и утонченной женщиной.

Хотя она на год старше его, но сохранила хрупкую свежесть кожи и волос, которую женщины так быстро теряют.

Она не поправилась, лицо не огрубело.

– Ну и что – нет медалей. Ты все равно будешь самым красивым мужчиной на приеме.

Карета двинулась по Комиссионер-стрит к «Гранд-отелю», и Шон откинулся на мягкую кожаную спинку сиденья. Сигара курилась ровно, на ней держался дюйм серого пепла, от выпитого перед выездом бренди под накрахмаленной рубашкой было тепло, от Шона слегка пахло лавровой мазью, и рука Канди легко касалась его колена.

Все это вызывало у него глубокое удовлетворение.

Он смеялся, слушая болтовню Канди, и с почти детским удовольствием выпускал изо рта дым. Когда карета остановилась перед входом в отель и слегка покачнулась на превосходных рессорах, он вышел и стоял у большого заднего колеса, высматривая юбку спускающейся Канди.