– Это будет очень дорого стоить, – заметил Ачесон.

– Дешевле, чем еще пять лет держать в поле четвертьмиллионную армию, – легко отмел это возражение Шон. Он уже видел весь план. – В этих ограниченных районах небольшие отряды хорошо вооруженных всадников, не сдерживаемых обозами и артиллерией, могут непрерывно нападать на отряды, заманивать их в засады. Теснить их к линиям блокгаузов, утомлять их лошадей, не давая им отдохнуть, используя их собственную тактику.

Ачесон задумчиво кинул.

– Продолжайте, – велел он.

– Затем снести фермы, – безжалостно продолжал Шон. – Увести женщин и стариков, чьи урожаи кормят отряды. Заставить буров действовать в пустоте.

Впоследствии Шон пожалеет о порыве, в котором сказал все это. Возможно, Китченер и без Шона прибег бы к тактике выжженной земли, возможно, Шон не был виноват в создании концентрационных лагерей, принесших столько горя. Но отныне и до конца своих дней Шон будет искать себе оправдание. И никогда не успокоится. Конечно, он был пьян и зол, но впоследствии это его не утешит.

Неожиданно, в предчувствии того, какое чудовищное семя посеял, Шон ощутил внутреннюю пустоту и мрачно молчал, пока остальные обсуждали его мысли, развивая их, уже создавая план действий.

Когда обед закончился и все перешли к кофе, Шон предпринял новую попытку преодолеть преграду между собой и братом. Он подошел к нему, подавив гордость, и сказал:

– Я был в Ледибурге в прошлом месяце. Там все хорошо. Ада говорит...

– Я еженедельно получаю письма не только от жены, но и от сына и мачехи. И прекрасно знаю все новости из дома. Спасибо.

Отвечая, Гарри смотрел мимо брата.

– Гарри.

– Прошу извинить.

Гарри коротко кивнул, отошел и заговорил с другим офицером. Он повернулся к Шону спиной.

– Пошли домой, Канди.

– Но, Шон...

– Пошли.

В ту ночь Шон почти не спал.

Штаб восточного сектора размещался в здании пивной компании на Плейн-стрит. Когда Гарри пришел, его уже ждал майор Петерсон.

– Я посылал за вами два часа назад, сэр.

– Мне нездоровилось, – ответил Гарри.

– Старина Ач сегодня не в настроении, лучше не заставляйте его ждать дольше. Идемте.

По коридору, кишащему денщиками, Петерсон провел Гарри к двери в дальнем конце. Постучал и сразу открыл. Ачесон поднял голову от документов.

– Полковник Кортни, сэр.

– Спасибо, Петерсон. Входите, Кортни.

Петерсон закрыл дверь, и Гарри остался один стоять на толстом персидском ковре перед столом Ачесона.

– Я посылал за вами два часа назад, Кортни.

Ачесон повторил упрек Петерсона, и Гарри неловко переступил с ноги на ногу.

– Я плохо себя чувствовал утром, сэр. Пришлось пойти к врачу.

Поглаживая седые усы, Ачесон изучал темные круги под глазами Гарри и его бледное лицо.

– Садитесь, – приказал он.

Разглядывая его, Ачесон молчал. Гарри не смотрел ему в глаза. Он еще не пришел в себя от выпитого накануне, его кожа стала сухой и чувствительной; он ерзал в кресле, сжимая и разжимая руку, лежащую на коленях.

– Мне нужен один из ваших людей, – сказал наконец генерал.

– Конечно, сэр, – кивнул Гарри.

– Этот сержант, Кортни. Хочу поручить ему командование независимым отрядом.

Гарри молчал.

– Вы знаете, о ком речь? – настаивал Ачесон.

– Да, сэр.

– Должны знать, – сухо сказал Ачесон. – Я лично дважды рекомендовал вам его для повышения.

Он порылся в стопке лежавших перед ним бумаг.

– Да, сэр.

Гарри продолжал сжимать и разжимать руку.

– Я заметил, что вы не прислушались к моим рекомендациям.

– Нет, сэр.

– Могу ли я узнать, почему?

– Я не... я не считал, что он достоин повышения.

– Вы сочли мое мнение ошибочным? – вежливо спросил Ачесон.

– Нет, сэр. Конечно, нет, сэр, – быстро ответил Гарри.

– Что тогда?

Светлые глаза Ачесона стали ледяными.

– Я говорил с ним. Поздравил. После Коленсо дал ему отпуск.

– Очень мило с вашей стороны, учитывая его ранения.

– Я не хотел... Видите ли, он мой брат. Это трудно... фаворитизм. Я не мог сделать много.

Гарри сидел в кресле боком и размахивал руками, словно надеясь поймать недостающие слова.

– Он ваш брат? – переспросил Ачесон.

– Да. Брат. Я его знаю, знаю, а вы нет. Вы понятия не имеете... – Гарри чувствовал, что его мысли теряют связность, голос становится резким, пронзительным. Надо объяснить, непременно надо рассказать Ачесону. – Моя нога, – закричал он, – моя нога! Видите? Посмотрите на нее! Это его работа. Он отнял у меня ногу. Вы его не знаете. Он зло, зло. Говорю вам, он зло!

Лицо Ачесона не изменилось, но взгляд стал еще более холодным и внимательным. Гарри должен объяснить, дать ему понять.

– Энн. – Губы Гарри посинели и стали влажными. – Моя жена Энн. Он поступил с ней так... Все, чего он касается... Откуда вам знать... Я знаю. Он зло. Я пытался, я старался при Коленсо, но его невозможно уничтожить. Он сам все уничтожает.

– Полковник Кортни! – прервал его тираду Ачесон, и Гарри вздрогнул при звуке этого голоса. Он прижал пальцы к губам и медленно опустился в кресло.

– Я только хочу объяснить. Вы не понимаете.

– Пожалуй, понимаю. – Ачесон заговорил коротко и решительно. – Даю вам бессрочный отпуск по состоянию здоровья.

– Вы не можете так поступить, я не хочу уходить...

– Я вас не прошу, – рявкнул Ачесон. – Документы пришлют вам в отель сегодня же. Завтра утром вы уедете поездом на юг.

– Но... Но, сэр...

– Это все, Кортни. Благодарю вас.

И Ачесон снова занялся бумагами.

В этот день Шон провел два часа с Ачесоном, потом вернулся в отель Канди и отыскал Сола в бильярдной.

– Ну? – спросил он, когда Шон принялся натирать мелом кий.

– Ты не поверишь.

– Расскажи и позволь мне судить.

Хитро улыбаясь, Шон рикошетом загнал шар в лузу.

– От сержанта без портфеля в настоящие майоры, командиры отдельного отряда.

– Ты?

– Я.

Шон усмехнулся и промахнулся по шару.