— Нет. Моя задача просто составить рекомендации относительно опекунства. Есть предположение, что ваше дело закончится разводом.

— Чье предположение?

— Суда. И, естественно, вашего мужа, поскольку именно он инициатор данного процесса.

— Это правда, — согласилась я. — Инициатором выступил именно он, и суд стал на его сторону. Развод — не мое решение, но мне не оставили иного выбора. Мой муж не хочет жить со мной. Он ясно дал это понять. Итак, что же мне теперь делать?

— Большинство женщин горевали бы.

— Так и есть. Каждую ночь, когда я ложусь в постель, я чувствую ужасную пустоту внутри. Я просыпаюсь утром и испытываю боль. Я вспоминаю лучшие мгновения нашей жизни. Но теперь я уже не уверена, существовали ли они на самом деле или родились только в моем воображении. И мне очень грустно и плохо.

Я не знала, что еще сказать, и поэтому замолчала. Дженовиц тоже молчал, продолжая смотреть на меня изучающим взглядом, который я с трудом могла выдержать. В конце концов, напряженно засмеявшись и нервно проведя рукой по волосам, я сказала:

— Извините, доктор Дженовиц. Полагаю, что я полностью провалила этот тест. Я пыталась говорить искренне, но вижу, что вас это не впечатлило. И я совершенно не представляю, что вы хотите услышать от меня.

Дженовиц продолжал молчать.

Я продолжила:

— Возможно, я должна была совсем потерять голову от отчаяния. Думаю, с некоторыми женщинами могло бы произойти нечто подобное. Я знаю.

Он приподнял брови, не спросив, откуда мне это известно. Молчание становилось уже невыносимым, но выражение его лица заключало в себе вопрос.

И я объяснила:

— Моя мать совершенно потеряла голову, когда мой отец внезапно умер. Ничто не предвещало его смерти, он прекрасно чувствовал себя до самого последнего момента. Мне исполнилось восемь, сестре шесть. Мать охватила паника. Она не знала, что делать дальше. И не делала ничего. В течение нескольких недель.

— Очевидно, вы тоже тяжело перенесли его смерть?

— Я делала все, что могла.

— В восемь лет? Что же вы могли?

— Помогала своей сестре. Занималась с ней. Работала по дому.

— А что спасло вас от паники?

— Возможно, неведение, — я печально улыбнулась, вспомнив прошлое. — Я не понимала, что это на самом деле значило — остаться без мужчины в доме. Да, я тосковала по отцу. Но юный возраст помешал мне в полной мере осознать, что произошло.

— А сейчас вы уже можете полностью осознать?

— Что? Его смерть?

— Нет, развод. Разве не об этом мы сейчас с вами говорим?

Я ему не нравилась. Я знала, что не понравлюсь, и угадала. Осознавала ли я до конца, что происходило в моей жизни? О Господи, конечно, и с каждой секундой я понимала это все больше.

— Да, конечно, мы говорим о разводе. И да, я сейчас четко понимаю происходящее.

— Опишите, как вы это понимаете.

Я протестующе поднесла руку ко рту. Дженовиц просил меня озвучить те мысли и страхи, которые я не успела еще до конца принять для себя самой. Или же решил проверить, насколько я проницательна. А может, Дин садист, так вот просто и примитивно. Я уже начинала потихоньку ненавидеть его, но не осмелилась возразить.

— Описать, как я вижу развод? — переспросила я, осторожно положив руки на колени. — Развод означает, что полной семьи, которую я всегда хотела, больше нет. Что один из нас не сможет проводить с детьми столько времени, сколько захочет. Что семейным каникулам и праздникам наступил конец. Дни рождения. Окончание школы. Детям придется постоянно разрываться между нами.

— Но ведь этого не произошло на Хэллоуин.

— Нет. Хэллоуин прошел спокойно, но, возможно, только по той причине, что дети еще не успели привыкнуть к сложившейся ситуации. Как и в случае с моим отцом. Мое неведение спасло меня. Может, они сейчас тоже испытывают нечто подобное. Еще неизвестно, что произойдет, когда они повзрослеют и смогут полностью понять происходящее.

— Уверен, они все воспримут хорошо.

— Я надеюсь на это.

— Правда? — вдруг спросил он.

Поначалу я даже не нашлась что ответить. А потом резко спросила:

— А почему нет?

— Ну, потому что вы против развода. И некоторые матери на вашем месте вовлекли бы всех в свое горе и заставили бы страдать вместе с ними.

— Я люблю своих детей, — возразила я. — И никто, даже мой муж, не сможет этого отрицать. Больше всего на свете я боюсь причинить им боль. Я сделала все возможное, чтобы как можно дольше ограждать их от крушения их прежней жизни, от отчаяния и боли, которые принес развод. И сейчас, когда развода уже не избежать, я приложу все силы, чтобы они перенесли наше расставание безболезненно.

— Вся проблема в том, — сказал Дженовиц, прежде чем я успела перевести дыхание, — хватит ли у вас здравого смысла, чтобы сделать это. Вот что я должен выяснить, миссис Рафаэль. Вам могут не нравиться мои вопросы, но суд обязал меня задать их. Я стараюсь выполнять свою работу как можно более качественно.

Я прикусила язык и замолчала, давая ему в этот раз возможность насладиться тишиной.

Но он не обратил на это внимания. Прошла почти минута, прежде чем я могла спокойно ответить:

— Извините меня. Делайте все, что сочтете необходимым. Обещаю отвечать настолько подробно, насколько смогу.

Дженовиц снова сунул в рот трубку и выпустил тонкую струю дыма.

— Вы часто злились, срывались?

— Практически никогда. Я всегда была самой спокойной в семье. Наоборот, мне постоянно приходилось сглаживать приступы дурного настроения Дэниса.

Я надеялась, что эти слова его насторожат и он захочет услышать подробности, но Дин не захотел.

— Ваш муж утверждает, что вы постоянно находитесь в очень напряженном состоянии.

— Только по причине развода. Раньше со мной такого не случалось. Я всегда очень спокойно ко всему относилась.

— Болезнь вашей матери стала стрессом для вас.

— Ну, это еще один момент, над которым стоит задуматься, и серьезный повод для беспокойства. Настоящий стресс мне приносит осознание того обстоятельства, что я хочу поехать к ней, но не могу, потому что безумно боюсь, что это используют против меня и посчитают меня плохой матерью. Но дело в том, что это нормально, когда один из родителей оставляет на какое-то время детей на попечение другого родителя, чтобы провести время со своим умирающим отцом или матерью.

Дженовиц пожал плечами:

— Вы вольны ехать когда вам угодно.

— В последний раз, когда я услышала эти слова, я погрузилась в хаос.

— Но разве этот хаос вы не создали своими руками? Вы занимались огромным количеством дел одновременно. Вопрос в том, способны ли вы со всем справиться. Ваш муж утверждает, что нет.