— Дуъа? Я дуъа?.. — нижняя губа Хелоши затряслась, отчего слюна еще обильнее хлынула на подбородок.

— Да, дура! — бросил Тей, радуясь тому, что нашел способ остановить чудовище. — Ты дура, а я не Месс. Иди отсюда.

— Я не дуъа!!! — крикнула Хелоша. — Не дуъа! — Ее полные слез глаза стали похожими на две круглые лужи, а голос становился все громче, возрастая до рева военной трубы, до рокота бури. — Я не дуъа! Не дуъа! Не дуъа! Не дуъа!!!

— Хорошо! — в полном отчаянье завопил Тей, когда Хелоша вдруг разразилась громоподобными рыданьями. — Ты не дура! Только замолчи, заткнись, чудовище!

— А-а-а-а-а! — заревела Хелоша и бросилась в дом.

В этот момент за спиной Тея скрипнула калитка. Повернувшись, он увидел ту самую черноволосую красавицу, что обещала прийти сегодня за покупками. И вот, стало быть, пришла. Но следом за Найаной на двор шагнул Меххем, и в руке его блеснул нож, приставленный к боку девушки.

— Ты с ума сошел! — опешил Тей. — Ты что делаешь?!

Вместо ответа Меххем толкнул девушку на середину двора, и запер калитку.

— Вопросы потом, Ашшави, — произнес, наконец, приказчик. — Надо убираться отсюда, как можно скорей. Я присмотрю за нашей… гостьей, а ты беги в дом, забери суму с деньгами. И уходим.

— Уходим? Суму с деньгами?! — вскричал юноша. — А товар?

— К тринадцатому богу товар! — рявкнул толстяк. — Самим бы уцелеть. Бегом!

Тей, привыкший во всем слушаться Меххема, бросился к дому. Из окон, из-за закрытых внутренних ставен доносились истошные вопли Хелоши: «Не дуъа! Не дуъа! Не дуъа!..»

Ашшави дернул дверь. Лязгнул засов, дверь не подалась. Заперто! Тей бросился к черному ходу, но и здесь ждала неудача.

— Хелоша! — заорал Тей. — Хелоша, открой!

— Не дуъа! Не дуъа! — неслось из запертого дома.

Окна нижнего этажа располагались достаточно высоко, однако Тей, подпрыгнув, попытался ухватиться за свинцовый переплет рамы. Звякнули, вылетая из оправы слюдяные пластинки. Полоска свинца, за которую ухватился юноша, подалась, согнулась, и Тей рухнул вниз.

— Хелоша, будь ты проклята! — крикнул Ашшави. — Меххем, эта безмозглая стерва заперла дверь!

Рваный ритм набатного барабана вдруг прервался, и наступил короткий отрезок тишины, нарушаемой лишь стенаниями Хелоши. Потом над городом пронесся натужный скрежет открываемых ворот Цитадели, а вслед за тем — далекое «А-А-А-А-А-А-А!!!», слившееся в единый тысячеголосый крик. И снова забил барабан.

— Оставь! — скомандовал Меххем. Он был рядом с девушкой, острие ножа все также упиралось ей в бок, но взгляд приказчика был устремлен не за калитку даже, а куда-то далеко, за городскую стену, за дальние пределы Земли тельцов.

— Оставь все, уходим, — произнеся это, толстяк подтолкнул девушку к калитке. — В твоих интересах, красавица, двигаться быстро, и улыбаться широко. Мы твои друзья, запомни это, и ты в безопасности ровно до тех пор, пока мы остаемся твоими друзьями. Уяснила?

Найана молча кивнула.

— Отлично, — криво усмехнулся Меххем. — Тогда вперед, быстро! Ашшави, посмотри, нет ли кого на улице.

Осторожно отодвинув засов, Тей выглянул наружу. Он увидел лишь спины горожан, спешивших на шум к Цитадели. Секунда — и последний любопытствующий скрылся за углом.

— Свободно, — сказал Тей. — Теперь куда?

— Направо, к южным воротам, — ответил толстяк. — Надеюсь, туда еще не докатилось. Идем быстро, но не бежим, чтобы не привлекать внимание.

— Что не докатилось? — потребовал объяснений Ашшави, когда они прошли несколько дюжин шагов по Инжирной улице по направлению к городской стене. — Что вообще происходит?

— Это надо спросить у нашей чаровницы, — буркнул Меххем. — Эй, почтеннейшая, что случилось с твоим папашей? Его что, укусил бешеный бык?

— Это тебя укусила бешеная овца, — мрачно ответила Найана. — Пока именно ты ведешь себя как безумец.

— Я?! — вскричал толстяк. — А ты знаешь, что сегодня натворил проклятый Яссен? Велел загнать всех в храм, запереть ворота Цитадели, якобы для того, чтобы никто бесцельным блужданием не осквернил благочиния момента. А потом вместо проповеди обрушился с проклятиями на иноземцев. Ему-де было видение: сам Телец предупредил о готовящемся предательстве и повелел истребить всех чужаков в городе. Ты бы видела, красавица, как бесновались твои соплеменнички, слушая его. Когда стало ясно, к чему все идет, отец Хелоши показал мне тайный выход из Цитадели, и велел нам убираться, ибо не хочет отвечать перед Тельцом за то, что в его доме убили его же гостей. Он смотрел на меня волком, но клянусь, я до самой смерти буду благословлять этого человека. Если бы не он, меня давно прирезали бы как свинью…

— Вздор! — вспыхнула Найана. — Отец знает, что Ярмарка священна! Отец знает, что будет с городом, если соглядатаи донесут Сыну Тельца о притеснениях чужестранцам.

— Соглядатаи! — скривился Меххем. — Их перебили в укромном уголке, я видел трупы тельцов, когда пробирался к лазу в стене. Слышишь эти крики у Цитадели? Пусть пожрет меня Тень, если покойников сейчас не показывают горожанам и не обвиняют иноземцев в убийстве! А потом ту же сказку скормят Сыну Тельца, и он ее проглотит!

— Ты врешь! — взвизгнула Найана, отшатнувшись. — Врешь, сын овцы!!!

— Заткнись! — Меххем сделал движение от которого на боку ее треснуло платье и нож обагрился кровью.

— Не заставляй меня повторять, — зашипел Меххем. — Будешь паинькой — отпущу, когда окажемся в безопасности. А начнешь вякать — порежу на лоскуты. Поняла? Поняла?!!

— Перестань ее запугивать! — крикнул Тей. Поведение Меххема по отношению к девушке бесило его. — И убери нож!

— Еще ты меня учить будешь, безмозглый щенок! — гаркнул толстяк. — Пожалел эту корову? Выберемся — отдам ее тебе, сюсюкай, сколько влезет. А пока мы здесь, я буду поступать так, как мне нужно. И не смей тявкать, я твою шкуру спасаю!

Дальше двигались молча, лишь изредка обмениваясь злобными взглядами. Шум у Цитадели нарастал, становясь громче, отчетливей, набухая огромным, готовым в любую секунду прорваться гнойным фурункулом. Ритм набата все учащался, нагнетая напряжение, подвигая тех, кто его слышал на страшные дела, и вдруг — снова оборвался, и несколько мгновений над городом висела замогильная тишина, тотчас сметенная всеобщим яростным криком. Крик этот, подобно гигантскому аморфному существу, вдруг зажившему собственной жизнью, независимой от исторгнувших его глоток, пришел в движение, потек, побежал, покатился по улицам, круша и сметая все на своем пути, уничтожая всякую жизнь, отличную от той, что его породила. Казалось, сама Арисса взвилась на дыбы, и в буйном помешательстве громит и рвет на куски самою себя.

Со стороны ворот, к которым приближались беглецы, тоже донесся звук — пронзительный, выматывающий душу, воющий скрежет петель, и потом — гулкий удар сомкнувшихся створок.