– Пусть еще куда-нибудь устроится. В конце концов, мужик он или нет?

– Юля, – пыталась вразумить ее мать, но натыкалась на бурное сопротивление.

– Да если бы не он, – визжала Юлька, – все было бы нормально. Жили бы, как жили.

– Кто тебе мешает жить по-другому? – подливал масла в огонь Вильский.

– Ты! – хамила ему Любина дочь и хватала ребенка за руку, чтобы прикрыться им как щитом.

– Прекрати, – вмешивалась Люба.

– Нет, это ты прекрати! – истерила Юлька и проклинала тот час, когда появилась на свет.

– Абсолютно с тобой согласен, – однажды не выдержал Евгений Николаевич и посмотрел на падчерицу так, что той стало не по себе. – Слушай сюда. Дважды повторять не буду. Еще раз откроешь рот на мать, и сразу же вылетишь отсюда вон.

– Я здесь прописана, – попробовала возразить Вильскому Юлька, но тут же осеклась, заметив, как побагровело у того лицо.

– Я тоже, – напомнил ей Евгений Николаевич, – но это не означает, что я должен терпеть твое хамство и при этом кормить тебя и твоего сына.

– А вам что? Жалко?

– Мне? – переспросил Вильский. – Да, жалко. Иди работай.

– Я в декрете, – отказалась от предложения Юлька.

– Ты не в декрете, ты у меня здесь, – проревел Вильский и хлопнул ладонью себе по шее.

– Женя, пожалуйста, – ночью шептала ему в ухо Люба. – Пожалуйста.

Вильский тянулся за сигаретами, а потом вспоминал, что у противоположной стены спит полуторагодовалый ребенок, и тяжело поднимался с дивана, чтобы выйти на лестницу и отвести душу.

– Я с тобой, – вскакивала Люба, не желавшая расставаться с Вильским ни на минуту.

– Не ходи, Любка, я скоро, – останавливал ее Евгений Николаевич.

Иногда ему хотелось побыть одному, чтобы разобраться в обуревающих его чувствах. Вынужденное сосуществование на восемнадцати квадратных метрах все чаще и чаще рождало крамольные мысли, что, может быть, в чем-то эта несносная Юлька и права. По справедливости стоило разменять тот самый четырехкомнатный кооператив, в котором сейчас мирно проживали не только Желтая с детьми, но и бывшие тесть с тещей. Но произнести это вслух Вильский никогда бы не решился, потому что не мог признаться, что в чем-то нуждается.

Отлученный от дома Евгений Николаевич даже не пытался зайти к родителям, чтобы хоть немного приобщиться к бытовому уюту, который был присущ их семье и поддерживался по преимуществу стараниями Анисьи Дмитриевны.

Кстати, она оказалась единственной из родственников, кто отказался подчиниться строгому распоряжению Николая Андреевича вычеркнуть Женьку из памяти.

– Не по-божески это, Кира, – предупреждала Анисья Дмитриевна дочь, на что та торопилась ответить:

– Сама знаю.

– Поговори с Николаем Андреичем, – просила Анисья Дмитриевна и комкала в руках платочек.

– Не буду, – отказывалась Кира Павловна, но без вызова, а с грустью. По природе отходчивая, она устала жить в обиде на сына. И вообще давно уже смирилась с разводом младших Вильских, по-житейски рассудив: «Всякое бывает».

«Нет», – не соглашался с ее доводами Николай Андреевич и становился мрачнее тучи всякий раз, как Кира Павловна заводила разговор о примирении.

– Я себя уважать перестану, – объяснял свою позицию старший Вильский, наверняка страдавший из-за собственной принципиальности.

– А вдруг ты умрешь? – предлагала ему такой вариант развития событий Кира и, недобро прищурившись, смотрела на мужа.

– Почему? – крякал от неожиданности Николай Андреевич.

– Ну, вдруг? – пытала его жена. – Мне что, Женьку на твои похороны даже не пускать? Так и держать за закрытыми дверями?

– Ну вот что ты говоришь, Кира? – Николай Андреевич даже не знал, как реагировать на слова жены. – При чем тут это?

– А при том, – сурово изрекала Кира Павловна и излагала свою позицию, разрубая ладонью воздух. – Я – мать, – напоминала она мужу. – И я хочу знать, как живет мой сын. Почему я не могу пригласить его в гости? Его и Любу?

– Кого? – старший Вильский делал вид, что ему незнакомо это имя.

– Любу, – топала ножкой Кира Павловна.

– Я не знаю, о ком ты говоришь, – отказывался понимать жену Николай Андреевич и закрывался газетой.

– А еще говоришь, что я эгоистка, – шипела Кира Павловна и выхватывала газету из рук мужа. – Ты этот, знаешь кто?

– Кто? – устало переспрашивал жену Вильский.

– Э-э-эх, – поворачивалась спиной к мужу Кира Павловна, так и не найдя нужного слова.

– Ну что? – с надеждой переспрашивала дочь Анисья Дмитриевна.

– Ничего, – махала рукой Кира и закрывала глаза, всем видом показывая матери, что разговор «с самим» был абсолютно бесполезным.

Первой не выдержала Анисья Дмитриевна и пошла на поклон к Николаю Андреевичу.

– Я вас не неволю. – Вильский внимательно выслушал тещу. – Поступайте, как считаете нужным. Он вам внук.

– Николай Андреич, – взмолилась Анисья Дмитриевна, – мне ведь уже знаете сколько?

Вильский молчал.

– Мне ведь столько, что сегодня я здесь, а завтра… – Она махнула рукой и показала на потолок. – Дозвольте…

– Я ничего не запрещал. – Николаю Андреевичу стало неловко. – Я только высказал свое суждение. А вы как хотите…

– Ну, так ясно, как хочу. И обманывать не могу. Он ведь у меня один, внук-то.

– И у меня, – прошипела подслушивавшая под дверью Кира Павловна, но в комнату не вошла, поостереглась.

– И у меня, знаете ли, – потупился Николай Андреевич, и этот жест Анисья Дмитриевна расценила как негласное соизволение.

На следующий после знаменательного разговора день Евгений Николаевич, увидев бабушку у входа в НИИ, почувствовал, что сердце забилось с особой радостью. С той самой, которая налетала на него после возвращения из пионерского лагеря в родной дом. Ему захотелось броситься к ней, но он справился с собой и подошел степенно, как и подобает взрослому человеку. Люба шла следом, глядя на Анисью Дмитриевну прямо и спокойно. В лице спутницы Вильского не было и тени смущения, потому что по закону она была официальной женой Евгения Николаевича и стыдиться ей было нечего.

– Баба! Ты?! – Вильский нагнулся к Анисье Дмитриевне, отметив, что та стала как будто еще меньше ростом.

– Я, – всхлипнула та и уткнулась внуку в плечо.

– Ба-а-аб, ну что ты плачешь? – прижал ее к себе Евгений Николаевич и погладил по спине.

– Я не плачу. – Анисья Дмитриевна вытерла ладонью слезы и схватила Вильского за руку, словно напугавшись, что он прямо сейчас растворится в воздухе.

– Здравствуйте, – почтительно поздоровалась с ней Люба и встала рядом с мужем.