Майор потер лицо, отгоняя дурные воспоминания, и вернулся к делу Барановского. Что ж, признаем, что Павел Бурко вполне мог убить. Из страха, из зависти, из мести — все самое неприглядное могло стать мотивом. Сил и сноровки ему бы хватило, совесть тоже бы не особо мучила. Да, мотивы имеются, возможность тоже, а вот алиби нет. Хотя и прямых доказательств вины тоже пока нет.

Хорошо бы раскрутить на откровенность Ларису Барановскую. Если она признается, что у нее с Бурко была связь, мальчику не отвертеться. Только Лариса хитрая лиса, так просто откровенничать не станет. Но попытаться надо.

Дима сидел в засаде у ворот Дома творчества под старым, порядком выцветшим плакатом, на котором загорелые юноши и девушки в купальных костюмах держали в вытянутых руках большой белый мяч. Красными буквами на мяче было написано: «Солнце, воздух и вода». Внизу имелось логическое завершение: «Множат силы для труда».

День выдался солнечный, безветренный, и большая часть отдыхающих, прихватив подстилки и полотенца, направилась после завтрака на пляж. Разыскивать их в воде смысла не было. Оставалось ждать.

Солдат спит, служба идет, успокаивал он себя, принимаясь за третью порцию мороженого. «Ленинградский батончик» с орешками в шоколадной глазури, двадцать восемь копеек. В городе его почему-то не найти, а в местном магазинчике возле пляжа — пожалуйста.

Дима с блаженным сопением объедал шоколадную глазурь, когда над ухом раздался резкий рык.

— Лейтенант Смородин, а ну встать! — Дима с перепугу подскочил, выронил мороженое и вытянулся по струнке.

За спиной оскалился довольный Толик Дубов.

— Скотина, ты хоть понимаешь, что натворил! — Дима с сожалением смотрел, как батончик превращается в бело-шоколадную лужицу. — Да если я сейчас в магазин приду, а там батончики закончились, я тебе уши оторву! И вообще, гони двадцать восемь копеек.

— Обойдешься. Хватит в тенечке отсиживаться. Я уже всю территорию обегал в поисках свидетелей, а он тут устроился, мороженое лопает.

— Так нет никого, — развел руками Дима.

— Ошибаешься. Между прочим, еще имеется обслуживающий персонал, и у них сейчас рабочий день: лестницы в домиках моют, в бильярдной порядок наводят, официантки после завтрака к обеду накрывают. Сходил бы, побеседовал с ними, наверняка кто-то что-то видел. Давай, не сиди сиднем.

— А ты?

— У меня, брат, встреча с гражданином Симановским. Он почти до утра покойного друга поминал, сейчас его жена в чувство приводит. Давай не отлынивай, майор с обоих спросит, я тебя прикрывать не собираюсь.

Комната, которую занимали Симановские, была небольшой, светлой. На окне старая занавеска, мебель неуютная казенная.

— Проходите, товарищ милиционер, присаживайтесь, — засуетилась Тамара Михайловна. — Яша, вставай, товарищ милиционер пришел.

Ее супруг, по обыкновению бледный и всклокоченный, с мученическим видом поднялся.

— Яша, расскажи товарищу милиционеру все, что говорил мне вчера.

Сегодня утром, увидев в окно Толика Дубова, который беседовал на аллее с Геленой Карловной, Тамара Симановская торопливо поправила завитушки и поспешила его перехватить.

— Товарищ милиционер? — Она заговорщицки поманила Толика пальцем. — Где ваш начальник?

— Майор Корсаков? Он в городе. — Толик уже видел прежде эту даму, хотя лично с ней не общался.

— Ах, как жаль, — огорчилась она. — А он не собирается приехать?

— Нет, он занят расследованием в Ленинграде. Но вы можете все рассказать мне. Старший лейтенант Дубов, Анатолий Максимович. — Он даже чуть прищелкнул каблуками.

— Видите ли, Анатолий Максимович, мой муж кое-что вспомнил после вчерашней беседы с товарищем майором и очень хочет помочь следствию. Вы не могли бы зайти к нам, скажем, через час? Мы живем на втором этаже, комната номер семь.

— Обязательно буду.

И вот он сидит в комнате Симановских и с нетерпением ждет откровений Якова Семеновича.

— Яша, — поторопила мужа Тамара Михайловна.

— Томочка, право, все это несколько неуместно и вообще… — Чувствовалось, что от этой инициативы жены Симановский не в восторге.

— Яша, ты должен все рассказать. Мы уже все решили! — Тамара подвела мужа к столу, насильно усадила его и положила свои пухленькие ладошки на его костистые плечи. Очевидно, чтобы не сбежал. — Яша?

Симановский издал протяжный вздох и приступил:

— Я, собственно, не знаю. Это, собственно, не относится… Но если вы считаете…

— Павел Бурко недавно проиграл в карты крупную сумму. — Тамара Симановская потеряла терпение. — Яша расскажи.

Яков Семенович еще раз вздохнул, взглянул на Толика красными от неумеренных возлияний глазами и окончательно сдался.

— Вы играете в преферанс? — спросил он у Толика и выгнул длинную шею так, чтобы глаза оказались на уровне глаз собеседника.

— Не увлекаюсь. Но имею представление.

— Вот, — покивал Симановский, шаря глазами в поисках чего-то важного. — Иногда в эту игру играют на деньги, и есть такие места, где играют на серьезные деньги. Конечно, все это незаконно, азарт и все прочее, я всей душой осуждаю подобные увлечения…

— Это детали, — перебил Толик. — При чем же здесь покойный Барановский?

— Томочка, дай попить. Пивка, а? — жалобно попросил Симановский.

— Рассола тебе, а не пивка, — отрезала она.

Яков Семенович благодарно поцеловал руку жены выше локтя, глотнул из банки мутного огуречного рассола и блаженно улыбнулся.

— Юра, конечно, ни при чем. При чем здесь Лариса. Дело в том, что Павел проиграл в карты большую сумму очень серьезным людям. Вы понимаете, о чем я?

— Вы намекаете на карточных шулеров? — с недоверием спросил Толик.

— Возможно, что они и шулеры, но в целом это очень опасные элементы. Мне рассказывали, что за долги они и убить могут. — Симановский выпучил глаза и многозначительно понизил голос.

— А вам об этом откуда известно? — прищурился Толик.

Симановский покосился на жену. Та кивнула.

— Видите ли, я тоже увлекаюсь преферансом. У нас есть свой небольшой кружок. Конечно, мы не играем на крупные суммы, боже упаси! Да и где их взять? Так, для интереса.

— Яша, — снова вмешалась Тамара Михайловна.

— Да, Томочка, я и рассказываю. Обычно мы собирались вчетвером: я, Эдик Роднянский, Юра покойный и его племянник Леня. Но Юра часто в разъездах, время от времени нам приходится искать четвертого. В последний Юрин отъезд пригласить было абсолютно некого, и тут подвернулся Павел Бурко. Его тогда Эдик привел. А потом сам Эдик уехал на съемки, нам снова не хватало четвертого, и тогда Павел привел этого самого Артура Генриховича. Сказал, что это его знакомый, ненадолго приехал в Ленинград по делам. Нам, собственно, все равно. Тем более играли мы тогда как раз у Бурко. Его родители были в отпуске, квартира свободна, и мы просидели до самого утра. Артур этот показался человеком интеллигентным. Немного проиграл, немного выиграл. На следующий день мы договорились встретиться у него. Знаете, гостиница «Выборгская» на Черной речке? Все шло как обычно, но потом он предложил повысить ставки. Я был против, а Леонид с Павлом играли азартно и сразу согласились. К концу вечера Павел проиграл этому Артуру две тысячи рублей! — Он помолчал, потом повторил как зачарованный: — Две. Тысячи. Рублей.