Но вскоре она получит одобрение Святой Матери-Церкви – спасибо монахиням церкви Тела Христова, которым нравилось то, что я делаю, – и розы снова расцветут на щеках Розы Трали.

Как и положено, за всякое удовольствие приходится платить. В июле 1972 года я узнал, что моя «страшная семерка» не должна звучать не только на телевидении, но даже на улицах Милуоки. «Ассошиэйтед Пресс» так описало, что произошло:

«Комик Джордж Карлин был задержан в пятницу вечером по обвинению в нарушении общественного порядка: как утверждают, он использовал ненормативную лексику во время выступления на „Саммерфесте“, десятидневном фестивале на берегу городского озера. По словам Генри Джордана, исполнительного директора фестиваля, „Карлин вышел на сцену и… начал нецензурно выражаться. Когда он закончил, на сцену поднялись полицейские и арестовали его прямо там“. Джордан одобрил действия полиции, подчеркнув, что в семидесятитысячной толпе было много детей».

По словам производившего арест патрульного Элмера Дж. Ленца, который одновременно являлся и заявителем, среди нескольких тысяч детей было «около сорока подростков в инвалидных колясках, которые физически не могли покинуть территорию фестиваля, даже если считали происходящее неприемлемым». Все понимают, что инвалидные коляски потому и называются колясками, что у них есть колеса, с помощью которых можно легко переместиться, куда нужно. Но такая мысль в светлую голову патрульного Ленца не пришла. Зато он знал, как правильно преподнести информацию.

Чего Ленц не знал, так это того, что из-за него я чуть не попался. Когда я был на сцене, Бренда вынесла мне стакан воды и под этим предлогом предупредила: «За кулисами полиция, хотят задержать тебя, когда ты закончишь». А у меня в кармане куртки полно кокаина. Как минимум один полный флакон, один уже открытый, плюс еще маленький пакетик. И все это со мной на сцене. Просто взять и отдать все Бренде я не могу, и она уходит. Через пару минут возвращается и говорит: «Мы сделаем вид, будто ты должен уйти со сцены в ту сторону, а ты пойдешь в другую. Увидишь там Корки или Джима (двое музыкантов из группы, которая выступала передо мной), отдашь им свою куртку». Я пошел за кулисы, туда, где не было полиции, и оставил парням куртку. И мне хорошо, и им счастье привалило – все мои наркотики.

В суде мои интересы представлял известный адвокат по гражданским делам Уильям Коффи, который в свое время отстаивал интересы правозащитника из Милуоки, отца Гроппи. Через пять месяцев судья Геринджер отклонил иск на том основании, что хотя он и не сомневался в использовании нецензурных выражений, но не верил, что это могло всерьез задеть чьи-то чувства. Интересно, что на концерте я рассуждал о слове «трахать» в значении «любить» и в какой-то момент выдал, обращаясь к толпе, что так бы их всех и трахнул. Можно предположить, что чувства одного-двух жителей Милуоки из присутствовавших семидесяти тысяч были при этом приятно задеты. Все-таки парень я симпатичный. И волос у меня тогда было побольше.

На самом деле пока шло разбирательство, судья слушал не запись самого концерта, а альбом «Классный шут». Как поведал «Милуоки Джорнал», «слушая пластинку, судья Геринджер смущенно улыбался и тихо посмеивался». Патрульный Ленц был возмущен несправедливым решением суда, хотя единственным человеком, которого здесь могли несправедливо осудить, был я. Но меня оправдали.

Вынося решение, судья Геринджер обошел молчанием скромное содержание Первой поправки с ее надоевшей гарантией свободы слова. Как будто мой второй арест не имел к этому никакого отношения. Не так давно у моей «милуокской семерки», как я ее называю, появился сиквел «Бранные слова» – всё о той же лексике, от которой болит душа, страдает спина и проигрываются войны. Он впервые прозвучал в альбоме «Профессия – фигляр».

Мой список открыт для поправок. Я выслушал много разных мнений, на что-то и сам обратил внимание. Первое, что было отмечено, – это частичное повторение слова «ебать», поскольку «долбоеб» – сложное слово, имеющее в составе корень «еб». При самом строгом подходе в основном списке его быть не должно. Слово «членосос» тоже состоит из двух корней, но обе его части просто слегка двусмысленны. Корень «сос» разве что отдаленно на что-то намекает, а вот в «члене» при желании можно откопать и нечто непристойное. Непристойного в нем примерно половина, процентов так пятьдесят, смотря, какой смысл вы в него вкладываете. Помните, как классе в шестом вы впервые услышали цитату: «А если бы все были один член, то где было бы тело?» И откуда – из Библии! Сколько раз слышали, столько раз хихикали. «В Библии – и про член!» А квадратный трехчлен на алгебре? А все эти одночлены, двучлены, многочлены, помните? «Ты гонишь! – Да ну тебя, это просто тригонометрические уравнения».

Теперь возьмем славные пятибуквенные глаголы «срать» и «ебать». Очень любопытное слово «срать», которое буржуазная публика по-прежнему считает грубым, грязным и вульгарным. Но оно вместе со всеми его производными всегда под рукой у простого работяги, который может сказать в сердцах: «Насрать мне на это», «Ну тут и срань!», «Да знаю я их, все они засранцы!», «Ага, смотри, чтоб сам не обосрался!», «Мы с ним вчера посрались», «Они все просрали, что с них взять!», «Вот же срань господня!» (Кстати, мне всегда было интересно, что думают об этом служители Господа. Как они себе представляют эту самую субстанцию. «Привет! А что это тут такое необыкновенное насрано?» – «Ничего особенного, просто срань господня».) Ну и всякие там обосраться от страха или усраться от счастья, засрать мозги, развести срач, за три дня не просраться…

А можно вспомнить еще и всякие близкородственные понятия. Вот, например, дерьмо или говно. Жизнь – дерьмо! Не тронь дерьмо – вонять не будешь. «Да, парень, вляпался ты в дерьмо… Теперь ты в дерьме по уши». Дерьмовая ситуация. Утонуть в дерьме. Нахлебаться дерьма. «Вкусы у тебя, конечно, дерьмовые. – Слушай, ты сначала со своим дерьмом разберись!» Не мириться с дерьмом. Копаться в дерьме. Фонтанировать дерьмом. «А этот никак со своим дерьмом не расстанется! Как был всю жизнь мешок с дерьмом, так и остался…»

Или вот – говно. Это же клондайк. Сделать из говна пулю. Говна кусок. Говно не тонет. «Вот опять вброс говна на вентилятор». Всегда пытаюсь понять, как такие выражения возникают. Берет кто-то говно на лопате, накидывает на вентилятор и наслаждается эффектом? Разбираться в сортах говна. Как говно в проруби болтается. От говна говна не ищут. «Поговорил с ним, как говна наелся». Бурление говн или месить говны – вот как такое могло прийти в голову? Кому-то пришлось долго топтаться в говне, и он убедился, что ничего из этого не выходит? Говно человек. Ужраться в говно. Из полного говна. Понеслось говно по трубам. На говно изошел. Сожрали с говном…

Ладно, хватит на сегодня говнища.

Ну и, наконец, наша звезда – слово «ебать». То, что больше всего делает им нервы. Наверное, потому, что сам процесс часто заставляет понервничать. Тогда понятно, почему и на слово такая реакция. Ебать – это шикарное слово. Классное, легкое, удобное слово. Два упругих коротких слога, быстрый старт с «е» и такой четкий акцент на втором слоге «БАТЬ», как будто ставишь жирную точку. А можно и вертеть его на разные лады – каждый найдет тут свое. Для кого-то это агрессия, а для кого-то и задумчивость – так тихо, на выдохе: еба-а-ать…