Герти окинула взглядом лабораторию:

– Знаешь, все это никуда не годится. Тебе нужно подобрать что-то более соответствующее твоему статусу.

– Моему статусу?

– Ты мой муж, Макс, и это делает тебя особенным. Мы должны запланировать для тебя большие дела.

Герти поцеловала мужа в губы и положила ладонь ему на щеку. Вдыхая ее чарующий аромат, Макс закрыл глаза. Было в ней что-то электризующее. Он ткнулся носом в ее руку, и рукав ее блузки скользнул вниз. Под ним обнаружились очень красивые наручные часы.

– Где ты это взяла? – поинтересовался Макс.

– Ах это? Они всегда у меня были.

– Раньше ты никогда их не надевала.

– Да. А сейчас откопала на дне шкатулки с украшениями и решила надеть. Красивые, правда?

Герти показала Максу свое запястье. У часиков был элегантный тонкий браслет и восьмиугольный платиновый корпус. «У каждого есть свои тайны», – подумал Макс. Он знал Герти с пятнадцати лет, и она никогда не упоминала об этой вещице. А часы действительно были замечательные, породистого серебристого оттенка, который не перепутаешь с блеском дешевого металла.

– Прелесть, – сказал Макс. – Это стиль «ар-деко»?

– Думаю, да, – беззаботно ответила Герти. – Приходи сегодня домой пораньше, у меня кое-что для тебя есть.

Она прижала его ладонь к своей груди. Дверь была не заперта, и Макс почувствовал смущение: он боялся, что их застукают.

– Ну же, давай, – сказала Герти, расстегивая пуговицу, – давай.

Она взяла его ладонь и засунула ее себе под блузку, призывая Макса к действию.

– Герти, – сказал он, – я…

– Внимание! Осмотр крокодила! – вдруг сказал кто-то.

Макс отдернул руку как ошпаренный.

За спиной у Герти стояло два эсэсовских манекена: коротко стриженные светлые волосы, идеальный нордический тип; оба из низших чинов. Макс поймал себя на том, что мысленно мерзко хихикает. Который из них получит следующий вызов от этих дерьмовых рыцарей Черного Солнца? Который из них кончит тем, что его отрубленная голова замрет на ветке дуба, глядя невидящими глазами в пустоту, пока эти психи во главе с фон Кнобельсдорфом будут ждать, когда она заговорит? Да и что она должна им сказать? «Дай мне уутылку уива»? Примерно так прозвучала бы просьба о пиве от чревовещателя.

До войны Макс видел, как один чревовещатель работал с манекеном Гитлера. Что он тогда сказал? «С такой рукой вам меня в ящик не затолкать». Чревовещатель поднял руку манекена в нацистском приветствии. Да, это было бы забавно. «А теперь вы. Только не теряйте головы». Ха-ха-ха-ха-ха! «Где теперь этот чревовещатель? Вряд ли в каком-нибудь хорошем месте», – подумал Макс. Может, они и манекена пристрелили на всякий случай? Фашисты не прошли бы мимо такого. Макс почувствовал, как откуда-то изнутри поднимается щекотная волна нездорового истерического хихиканья, и с трудом проглотил ее.

Он смеялся, когда речь шла о смерти, об убийствах, причем по самым нелепым поводам. Макс всегда находил жизнь забавной, пока не приехал в Вевельсбург, но этот его смешок был уже другим. Он звучал иначе, в нем чувствовалась раздражающая грубость; это было похоже на глупую ухмылку школьного подлизы при виде жестокой шалости. Это был гнусный, режущий ухо смешок, который напомнил Максу о Хауссмане. Смех этот очень не нравился Фоллеру, и он не хотел слышать его у себя в голове.

– Вы нас прервали. Надеюсь, оно того стоит, – сказала Герти, поворачиваясь лицом к эсэсовцам.

Пуговицу она застегивать не стала. Там не было видно ничего особенного, но Макс про себя отметил, что его жена даже не попыталась скрыть, чем они только что собирались заняться.

Эсэсовцы смутились.

– Одну секундочку, gnädige Frau[28]. Нужно подождать… О, а вот и она.

При этих словах в дверях возникла импозантная фигура в шелках и тюрбане: Хайди Фишер собственной персоной, или Девья – для тех, кто в теме. Герти провидица кивнула, но не смогла посмотреть ей в глаза, а Максу просто сказала: «Хайль Гитлер».

– Мало от вас бед? – проворчал он.

– Я беспокоюсь об этом животном, – ответила Девья. – Прошу пропустить меня в комнату.

– С удовольствием.

Макс и Герти отступили назад, и Девья присела, чтобы заглянуть в ящик к крокодилу.

– Он же воняет! – констатировала она.

– Как и положено хищным земноводным, – сказал Макс.

– Вы давно не меняли ему подстилку.

Неужели? Макс кормил эту зверюгу, плескал ей в ящик воду, но подстилку действительно не менял уже неделю.

– Это создание болеет. Его нужно вернуть в зоопарк, – сказала Девья.

– Именно об этом я им всем постоянно твержу. Может быть, вам удастся получить на это разрешение фон Кнобельсдорфа? Мне крокодил не нужен.

– Тогда отошлите его назад.

– Он не дает мне этого сделать. – Макс произнес эти слова очень медленно и отчетливо, как будто разговаривал со слабоумной.

– Не нужно быть таким агрессивным! – обиделась Девья.

Макс подумал, что более забавного заявления он не слышал уже много лет. «Не нужно быть агрессивным!» И эта фраза прозвучала из уст сотрудницы СС, чье жилище обслуживают ходячие мертвецы из числа свидетелей Иеговы, голодные и избитые. «Не нужно быть агрессивным!» – сказала женщина, которая снабдила Гитлера божественным оправданием, когда он собирался растоптать Европу. «Не нужно быть агрессивным!»

Макс залился гнусавым смехом, который звучал внутри него. При этом он пытался успокоиться, но от этого, похоже, становилось только хуже.

– Просто отвалите, вашу мать! – промычал Макс в паузах между истерическим хихиканьем.

Его грубость ошеломила Девью; такой внезапный взрыв эмоций полностью развеял ее робкую надежду на продуктивные взаимоотношения с Максом. Провидица указала на него пальцем.

– Необходимо сделать определенные шаги, – сказала она.

Макс уже задыхался от хохота.

– Я сейчас обделаюсь, любовь моя, – заявил он.

Обделаюсь! В голове у него тут же всплыла картина: рыцари, скрестив ноги и не двигаясь, неделю сидят в запертой комнате. Смех становился все сильнее, пока у Макса не заболел живот.

– У кого-то отличное настроение! – беспечно заметила Герти.

– Посмотрим, как долго это продлится. – Девья щелкнула пальцами и увела эсэсовцев за собой вверх по лестнице.

Макс наконец взял себя в руки и поцеловал жену. В этот момент зазвонил телефон, и он поднял трубку:

– Дурдом слушает.

– Это я, Хауссман.

Макс похолодел. Отчет. Он совсем об этом забыл, но притворился совершенно спокойным.