Спустя неделю Джулиано и Пьетро снова встретились за бокалом вина. Они провели день в лагуне, разговаривая, наблюдая за тем, как закат касается дворцовых фасадов, из-за чего казалось, будто эти здания плывут по поверхности воды, невесомые, неосязаемые, как мечта. Наконец, замерзнув и промочив ноги, друзья отправились в одну из своих любимых таверн на берегу узкого канала, расположенного в полусотне метров от церкви Сан-Дзаниполо.

Джулиано угрюмо уставился в свой стакан. Он любил красное вино, и это было совсем неплохим. Впрочем, он знал, что пьет слишком много. Ему было жарко, и он никак не мог утолить жажду.

– Мне кажется, что они выбирают инквизитора, чтобы рассмотреть каждый его поступок и вынести свое решение, – сердито сказал он.

– Они всегда так делают, – ответил Пьетро, наливая себе еще немного вина. – И найдут, к чему придраться. Иначе люди решат, что они не выполняют свою работу. Ничего не поделаешь.

– Бога ради! Что он может сделать не так? – возмущенно возразил Джулиано. – Да они с него глаз не спускают! Он не может открыть ни одной депеши, чтобы они не заглядывали ему через плечо!

Пьетро рассмеялся:

– Такова человеческая природа. Венецианцы ко всему придираются. Хорошо еще, что он не папа римский. – Друг Джулиано вдруг ухмыльнулся. – Одного из них выкопали из могилы и повесили! Кажется, Амбросия Второго. Дважды! Его похоронили, но потом наводнение размыло могилу и его останки оказались на поверхности. И все это – после полноценного судебного разбирательства. И их не смущало, что подсудимый – покойник, упокой Господь его душу!

Пьетро поставил пустой стакан на стол.

– Хочешь прогуляться завтра вечером вниз к каналу, рядом с Арсеналом? Я знаю отличный кабачок, где подают прекрасное вино, а женщины – молодые, с приятными округлостями и гладкой здоровой кожей.

– Ты описываешь их с таким аппетитом, словно собираешься съесть, – сказал Джулиано.

Идея пришлась ему по вкусу. Легкие развлечения, музыка, немного ни к чему не обязывающей ласки – и никто не в обиде. Пьетро – отличная компания, он веселый, добрый и никогда не жалуется.

– Хорошо, – произнес Джулиано. – Почему бы и нет?

Процесс избрания нового дожа был очень сложным. Правила учредил сам Тьеполо в год его вступления в должность. Процедура должна была уменьшить влияние знатных родов, правивших городом уже пятьсот лет, с тех пор как избрали первого дожа. Джулиано гадал, не имел ли Тьеполо в виду именно семью Дандоло.

В конце концов, когда все необходимые процедуры были соблюдены, новый дож был избран. Им стал Джакопо Контарини, восьмидесятилетний двоюродный брат Пьетро.

Через неделю новый дож послал за Джулиано. Молодому человеку было тяжело отправиться во Дворец дожей – и обнаружить на месте Тьеполо другого человека. Залы и коридоры были прежними, как и мраморные колонны, и потоки солнечного света, льющиеся через окна. Даже слуги не изменились, за исключением нескольких наиболее приближенных. Наверное, это было правильно: таким образом сохранялась преемственность. Но Джулиано было больно осознавать, что Венеция – это нечто гораздо большее, чем отдельные люди, которые ее населяли.

– Заходи, Дандоло, – пригласил его Контарини, еще не успевший привыкнуть к новому положению, хотя, возможно, и мечтавший о нем бóльшую часть своей жизни.

– Ваша светлость, – поклонился Джулиано, ожидая, когда ему предложат сесть.

Это не Тьеполо, для нового дожа он ничего не значил.

– Ты недавно вернулся из Константинополя? – с интересом спросил Контарини. – Скажи мне, что ты узнал? Мне известно, что туда посылал тебя дож Тьеполо, пусть земля ему будет пухом. Что ты думаешь об императоре Михаиле и о короле двух Сицилий?

– Император Михаил – умный, тонкий человек, – ответил Джулиано. – Опытный солдат. Но у него нет флота, чтобы защищать свою страну от нападения с моря. Город восстанавливается очень медленно. Византийцы по-прежнему бедны. Пройдет еще много времени, прежде чем торговля начнет приносить прибыль, необходимую для того, чтобы восстановить флот.

– А что король обеих Сицилий? – продолжал расспрашивать Контарини.

Джулиано отчетливо вспомнил Карла Анжуйского и сказал дожу, что Карл не пользуется особой популярностью у своих подданных.

– Понятно, – кивнул Контарини. – Дож Тьеполо объяснял тебе, зачем ему нужны были эти сведения?

– Для Крестового похода Карлу понадобится огромный флот. Его будут строить либо генуэзцы, либо мы. Если поход пройдет успешно, трофеи будут огромными. Не такими богатыми, как в 1204 году, потому что в Константинополе осталось не так уж много сокровищ, но все равно он себя окупит. Следует уже сейчас заключить договор и позаботиться о том, чтобы нам поставили достаточно древесины для строительства. Дерева потребуется гораздо больше, чем мы обычно закупаем.

Контарини улыбнулся.

– Скажи мне, а Тьеполо считал, что Карл Анжуйский будет придерживаться договора?

– Это в его же интересах. Карл не захочет ссориться с Венецией – по крайней мере до тех пор, пока не покорит Византию, Иерусалим и, вероятно, Антиохию. А мы долго помним обиды, – ответил Джулиано.

Контарини просиял:

– Очень хорошо. И что же тебе нужно было выяснить в Константинополе?

– Я должен был оценить настроения живущих там венецианцев и генуэзцев, ваша светлость. Их там очень много, особенно возле гавани.

Контарини кивнул.

– А они будут с нами или против нас?

– Те, кто женат на византийках, могут испытывать некоторые трудности в выборе стороны. И таких удивительно много.

– Этого следовало ожидать, – опять кивнул дож. – Через некоторое время я снова пошлю тебя туда, чтобы быть в курсе событий. Но сначала мне бы хотелось, чтобы ты поехал во Францию и заказал древесину. Договариваться нужно очень осторожно. Мы же не хотим подрядиться на постройку кораблей, а потом выяснить, что Крестовый поход откладывается – или, что еще хуже, вовсе отменяется. Ситуация весьма шаткая. – Его взгляд вдруг стал ледяным. – Я хочу, чтобы ты был предельно точен, Дандоло. Ты понимаешь меня?

– Да, ваша светлость.

Джулиано действительно все понял. Странно, но от его волнения не осталось и следа. Это было хорошее задание, очень важное и нужное. Его нельзя поручить человеку, чьи опыт и преданность подвергаются сомнению. Но Контарини был каким-то равнодушно-обезличенным. В нем не было той страсти и истовой любви к Венеции, которая объединяла Тьеполо и Джулиано.

Молодой человек откланялся и вышел на залитую солнцем площадь. Свет, отражавшийся в водах канала, был, как всегда, ярким – но теперь казался холодным.

В январе 1276 года Паломбара и Виченце вернулись в Рим. Они целых девятнадцать дней пробыли в море, поэтому оба обрадовались, когда наконец добрались до берега, хотя и знали, что им предстоит решить, кто первый отправится с докладом к папе. Конечно, они сделают это отдельно друг от друга, и каждый из них не будет знать, что скажет другой.