Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Нас». Оказывается, я уже считаю себя частью этой команды.
— Признаться, сейчас я впервые пожалел, что ты оказалась на моем корабле, — едва слышно произнес Генри. — За себя не страшно.
— Да, за себя не страшно, — эхом откликнулась я.
Жаль, что вокруг слишком много людей. Капитан не может на их глазах проявлять чувства к женщине. Впрочем, наверное, это и к лучшему. Минуты перед боем — не самое подходящее время для признаний. Пусть беспокоится о себе и о своих людях, тем более, что мое благополучие будет напрямую зависеть от их жизней.
Тот же низкорослый матрос, что в прошлый раз хозяйничал в крюйт-камере, уже ждал у ее дверей.
— Можно, — сказал Генри, и матрос тут же нырнул внутрь.
Генри высвободил локоть, подал мне руку, помогая взобраться на тюки с чем-то мягким.
— Устраивайся, сокровище мое. Так или иначе все закончится довольно быстро.
Я сжала его пальцы, помедлила, прежде чем выпустить руку. Так многое хотелось ему сказать, но сейчас было не время и не место, и потому я только улыбнулась, заглянув ему в глаза.
— Я буду молиться за вас, капитан. За вас и ваших людей.
Он тоже улыбнулся, не отводя взгляда.
— Тогда, я уверен, господь будет на нашей стороне.
Он двинулся к трапу, исчез за фигурами матросов, собравшихся у крюйт-камеры, но еще долго я смотрела ему вслед, словно мой взгляд мог его уберечь.
Совсем недавно я так же сидела здесь на тюках шерсти, завернутая в кусок шелка вместо платья. Совсем недавно, а, кажется, целую жизнь назад. И если тогда я не знала, кому желать победы, то сейчас все было кристально ясно.
И вовсе не потому, что лунная болезнь в этот раз задерживалась уже на два дня.
Не знаю, сколько это продолжалось. Грохотали пушки, вздрагивал корабль, словно живое существо, страдающее от ран; трещало дерево, кричали люди. Пистолетный залп, потом тут же — еще один, и снова крики. Я не гадала, почему перестрелка не затянулась: брат как-то при мне испытывал новые пистолеты — чтобы зарядить его, требовалось не меньше двух минут, едва ли все это время противник будет спокойно ждать. Ругань, черная нутряная. Рев. Крики.
Я зажмурилась, стиснула руками виски. Нет, сидеть и ждать, чья возьмет, было невыносимо.
— Пушечная команда участвует в абордаже? — спросила я у хозяина крюйт-камеры.
— Обычно нет. Но в этот раз пойдут все, кто способен держать оружие.
А те, кто уже не способен, останутся на палубе у разбитых портов и свороченных пушек истекать кровью, пока не появятся свободные руки, чтобы притащить их ко мне. Если появятся.
Я решительно слезла с тюков.
— Капитан велел… — начал было матрос.
— Он не уточнил, как долго я должна здесь оставаться.
Метнувшись в операционную, я выдернула ящик из тумбочки, побросала туда чистые бинты, лоток с инструментами — скальпель, прокипяченный и завернутый в пергамент шелк, иглы и иглодержатели. Плеснула на руки ромом и направилась на пушечную палубу.
Наверху по-прежнему звенело, ревело, ровный треск огня время от времени перекрывали оглушительные щелчки молний — похоже, маги разбушевались не на шутку. Я перестала прислушиваться и гадать, чья сторона берет верх. Сломанные ребра, раздробленное колено, пробитая голова, внутреннее кровотечение — вот что занимало меня сейчас.
Наверное, кто-то более опытный, тот же Дезо, орудовал бы скорее иглой, чем магией, если бы она у него была. Матросы рассказывали, как он хвастался, будто мог отнять ногу за две минуты прежде, чем пациент лишится сознания от боли или кровопотери. У меня раз на раз не приходилось. Порой получалось поймать зажимом разорванный сосуд и перевязать, порой требовалось собирать раздробленные кости магией. Неглубокие раны, не угрожающие жизни, я пока и вовсе не трогала — вот закончится все это, пострадавшие придут в операционную, и я спокойно зашью или сращу их раны, как уж получится.
Но кажется, в операционную никто не торопился. Едва я убрала отек с мозга и собрала череп парню с пробитой головой, как он поднялся и направился к верхней палубе.
— Куда? — крикнула я ему вслед, но он лишь отмахнулся.
— Не сердитесь, миледи, — сказал другой раненый.
Пошевелил правой рукой, на которой я только что срастила сломанную кость. «Срастила» —слишком громкое слово, едва-едва сцепила магией, по-хорошему ему бы походить в лубках хотя бы пару недель. Удовлетворенно кивнув, он подхватил левой саблю и двинулся к трапу. Я выругалась.
— Не сердитесь, миледи, — повторил он, оглянувшись. — Ежели сабля из рук не падает, значит, надо драться, иначе всем нам кранты. Лучше уж в бою сдохнуть, чем на рее.
Я снова ругнулась, ощущая себя как никогда беспомощной. Раненый, словно не заметив, продолжал:
— А вам — спасибо от всего сердца. Буду жив, и долей поделюсь, а нет — возьмете из моего, сколько захотите. Парни подтвердят, если что.
Он кивнул на полусидящего у стены мужчину с оторванной ядром ногой. Я остановила у него кровотечение, но отрастить новую конечность было не в силах человеческих.
— Шлите сюда тех, кто не может сражаться, — крикнула я вслед уходящему.
Наверное, он был прав. Наверное, когда речь шла о жизни и смерти, каждый, способный держать оружие, был на счету. Ведь проигравших в лучшем случае ждала виселица, а в худшем — протащат под днищем корабля, обдирая приросшими к дереву ракушками мясо до костей. А потом еще и еще раз, пока смерть не настигнет несчастного. Но все же сознавать, что я, возможно, затягивала раны лишь для того, чтобы человек нашел свою смерть, было невыносимо.
Однако я продолжала работать, уже не торопясь, стараясь действовать больше ножом и иглой, чем магией: сил оставалось не слишком много, даром что за время, проведенное на корабле, я поняла, как не тратить их напрасно. Казалось, среди пушечных команд не осталось не пострадавших и, конечно, это было неправдой, ведь все, кто еще мог сражаться, дрались наверху. Но вокруг меня собрались одни покалеченные. Если не вражеское ядро их настигло, так отлетевшая и сорвавшаяся с привязи пушка. И щепки, проклятые щепки, что вгрызались в плоть не хуже картечи.
Сверху вдруг донесся торжествующий рев. Я замерла, задрав голову к потолку: кто радуется победе? Пираты? Моряки ее
