Роман постучал пальцами по рулю и устало растер лицо. После того, как братья Глаши удостоверились в искренности его чувств, дела пошли на лад. Один за другим на Полякова посыпались проекты, которые он считал для себя навсегда потерянными. Кошманы отступили. И отступая, видимо, решили выплатить ему контрибуцию. Поначалу Роман планировал подробно объяснить, куда они могут сунуть свои отступные, но потом подумал, что Глаша расстроится, и… смирился. Он вообще очень часто ей уступал. И вот, к чем это привело! Нет… Женщинам нельзя давать спуску. Однозначно. Даже любимым…

Кадиллак занесло уже у самых Иванковичей. Роман выругался. Вышел из машины, чтобы осмотреть место пробуксовки. Выругался. Достал из багажника лопату и принялся расчищать снег, который валил, не переставая. Опять вернулся в машину, замерзнув, как собака, и стал потихоньку сдавать назад по собственной колее. Машина поддалась, когда Поляков было решил, что придется идти пешком. В общем, в дороге он потерял на целых полтора часа дольше, чем обычно. Дом встречал хозяина темными окнами. Роман сразу понял, что там – никого. Глаша наверняка пропадает во дворце. Маньячка… А главное, как она вообще планирует возвращаться домой по такой погоде?! Уж не на своей ли развалюхе, менять которую она категорически отказалась?

Через пятнадцать минут Поляков парковался прямо у той стены, реставрацией которой так гордился! Конечно же, он угадал. Аглая торчала во дворце. Чего он не мог предположить, так это того, что эта ненормальная полезет на стремянку.

- Какого черта ты туда залезла? – тихо, чтобы не напугать, но оттого не менее зловеще поинтересовался Роман. Глаша обернулась. Улыбнулась счастливо и принялась слезать. – Осторожнее, я тебя прошу! Осторожнее! Тебе же… тебе же рожать вот-вот!

- Ну, и чего орешь? Еще целых две недели…

Аглая застыла на нижней ступеньке и раскрыла объятья. Все такая же худенькая, с небольшим животиком, размеры которого не на шутку беспокоили Полякова. Почему-то ему казалось, что к этому времени Глаша должна была стать толстой, как дирижабль.

- Аж целых две?! Ты серьезно вообще? Какого хрена ты полезла на эту лестницу? А если бы у тебя закружилась голова? Или… еще что-то?

- Да я же ничего такого не делала. Так, шторы немного перевесила. Потому что рабочие повесили их шиворот-навыворот, а я только заметила…

- И что? Этим нужно было заниматься самой?! А если бы ты упала, а если бы…

- Ты уже повторяешься, - засмеялась Глаша и щёлкнула жениха по носу, но тут же, замолчав, опустила взгляд вниз:

- Вот же дерьмо!

- Что, Глаша, что?! Это воды отошли, да? Ты погоди…. Я сейчас машину подгоню, мы поедем… Стой! Ты куда?

- Так ведь за тряпкой!

- Какой тряпкой?

- Поляков, не тупи! Это же обюссон начала восемнадцатого века! Господи… я, наверное, его испортила…

- Ты совсем спятила? Какой, на хрен, обюссон?! Ты рожаешь!

- Ух…

- Что?!

- Нет-нет, ничего… А-ах…

Глаша покачнулась и, что есть сил, ухватилась за Полякова.

- Я подгоню машину…

- Поздно!

- Что?

- Я говорю, поздно. О господи!

- Так не должно быть! Ты не можешь родить так быстро…

- Но я уже рожаю!

Роман побелел. Сделал несколько глубоких вдохов.

- Ложись на кровать. Я… я посмотрю, что там.

- Ты совсем спятил?! Эта кровать – часть спального гарнитура конца семнадцатого века, которую князь… о-о-о… - простонала Аглая, сквозь стиснутые зубы.

- Господи, я уже и не надеялся, что что-то может тебя заткнуть, - просипел Поляков, устраивая Аглаю на кровати, где каких-то пятнадцать минут спустя в результате стремительных родов и родился наследник древнего рода Никоновых, и его, Романа Полякова, наследник… Где-то за окном орали сирены скорой, а он смотрел на теплый комочек в своих руках и поверить не мог, что это случилось. Что они справились с этим. Вместе.

- Ты просто чокнутая. На всю голову. Я тебе говорил?

- Сколько раз…

- И что я люблю тебя?

- Это гораздо реже, - заметила Аглая капризно.

- Я люблю тебя. Очень… люблю.

- Эй… ты что, ты реветь надумал?

- Вот еще. Мужчины не плачут! Ну-ка, поцелуй меня! Я заслужил.

Конец