Фаусто Барахас, Хулиан Саинс («Салери II») и Хуан Эспиноса («Армильита») были некогда превосходными бандерильеро, но сейчас их звезда закатывается. Не исключено, что на момент публикации этой книги Салери уже прекратит выступать. Игнасио Санчес Мехьяс проявил себя отличным бандерильеро и тоже оставил профессию матадора; впрочем, стиль у него был тяжеловесным и лишенным изящества.

Еще есть с полдюжины молодых мексиканцев, которые ничуть не хуже любого из этих матадоров и которые к выходу книги из печати могут оказаться уже в могиле, с позором провалиться или, напротив, прославиться.

Лучшие среди известных мне бандерильеро, что трудятся пеонами на своего матадора, это Луис Суарес «Магритас», Хоакин Мансанарес «Мелья»; Антонио Дуарте; Рафаэль Валера «Рафаэльито»; Мариано Каррато; Антонио Гарсиа «Бомбита IV»; а с плащами лучше всего работают Мануэль Агвилар «Рэрре» и Бонифасио Переа «Бони», пеон де конфьенца, то есть доверенный бандерильеро Бьенвениды. Величайшим пеоном с плащом из всех, кого я видел, был Энрике Беренгуэр «Бланквет». Зачастую лучшими бандерильеро становятся те, кто мечтал о карьере матадора, но, потерпев неудачу со шпагой, решил довольствоваться местом в квадрильи. Часто бывает так, что про быков им известно поболее своего хозяина, да и в стиле и характере они могут дать ему фору, но, занимая подчиненное положение, они должны внимательно следить, чтобы не отвлекать внимание зрителя на себя. Единственный, кто делает настоящие деньги в корриде, это матадор. И это правильно, хотя бы потому, что именно он берет на себя ответственность и подвергается наибольшему риску гибели, однако хорошие пикадоры, получающие лишь по двести пятьдесят песет, и бандерильеро, кому платят от двухсот пятидесяти до трехсот, зарабатывают смехотворно мало в сравнении с матадором, который за каждый бой кладет в карман от десяти тысяч и более. Если они так плохи в своем деле, значит, являются лишь обузой для матадора и слишком дороги при любом тарифе, но в том-то и беда, что какими бы великолепными мастерами они ни были, их роль на фоне хозяина никогда не выйдет за рамки труда поденного рабочего. На лучших из лучших среди бандерильеро и пикадоров есть огромный постоянный спрос, и полудюжина из их числа может проводить за сезон до восьмидесяти боев, однако есть множество весьма неплохих и способных пеонов, которые едва-едва сводят концы с концами. Они организованы в профсоюз, так что матадоры обязаны платить им минимальную ставку; это зависит от рейтинга матадора (они все делятся на три категории согласно сумме, получаемой за выступление); но численность бандерильеро намного превосходит количество боев, так что матадор может нанять себе ассистентов по любой цене, какой ему заблагорассудится, если он уж слишком скаредный; а вообще-то он подписывает с ними обязательство уплатить известную сумму и затем выполняет его, когда наступает день расчета. Несмотря на жуткую недоплату в этой профессии, люди за нее держатся даже на краю голода под влиянием иллюзии, мол, я зарабатываю-таки себе на жизнь, а также из гордости за сам факт, что приходится сражаться с быками.

Среди бандерильеро встречаются гибкие, загорелые, молодые, ловкие и самоуверенные люди; такой скорее сойдет за мужчину, чем его хозяин, которому они к тому же наставляют рога, и вообще им кажется, что жизнь удалась; к другому характерному типу принадлежат уважаемые отцы семейств, великие знатоки бычьего племени, располневшие, но по-прежнему быстрые на ноги, малые предприниматели, отдавшие себя быкам; бандерильеро может быть просто крепким орешком, невежественным, но храбрым и одаренным, держащимся на плаву, пока его самого держат ноги, что сродни игроку в бейсбол; другой отважен, но при этом неумеха и еле-еле пробавляется; и наконец, есть старики, мудрые, но уже «безногие», их услугами охотно пользуется молодой тореро благодаря заработанному авторитету на арене и навыкам безошибочно загонять быка в нужную точку.

Бланквет был коротышкой, очень серьезным и уважаемым, с римским носом и землистым лицом; он разбирался в корриде лучше всех, кого я только видел, а его плащ порхал как волшебный, исправляя бычьи недостатки. Он был доверенным пеоном у Хоселито, Гранеро и Литри; все они погибли на арене, и никому из них в день смерти не помог его плащ, доселе столь счастливый в минуту крайней нужды. Сам же Бланквет скончался от сердечного приступа в комнатушке постоялого двора, куда вернулся с арены и где даже не успел переодеться, чтобы смыть с себя грязь.

Из ныне работающих бандерильеро самым стильным по части дротиков является, пожалуй, Магритас. А вот мастеров плаща на уровне Бланквета нет ни одного. Он работал с ним одной рукой с тем же изяществом, что и Рафаэль «Эль Галло», хотя держался при этом в тени как искусный, но скромный пеон. Именно наблюдая за действиями Бланквета, когда на арене не происходило ничего особенного, я сумел осознать глубину невидимых сторон схватки с любым быком.

Хотите, поболтаем? О чем? О живописи? Чтобы потрафить мистеру Хаксли? Чтобы сделать эту книжку стоящей? Ладно, все равно уже конец главы, так что можно кое-что добавить. Так вот, когда немецкий искусствовед Юлий Мейер-Грэфе приехал в Испанию, ему захотелось увидеть работы Гойи и Веласкеса, чтобы затем тиснуть про них нечто, преисполненное экстаза, но вышло так, что глянулся-то ему Эль Греко. Да так сильно, что захотелось любить одного лишь Эль Греко, а не наряду с другими, и вот, чтобы возвеличить своего кумира, он написал книгу, где взялся доказывать, до чего убогими художниками были эти Гойя с Веласкесом, а в качестве мерила выбрал их полотна с изображением распятия Господа нашего Иисуса Христа.

Глупость редкостная, даже не перещеголяешь, ведь из всей троицы только Эль Греко веровал в Бога или по-настоящему интересовался его крестной казнью. Выносить суждение о художнике можно лишь по тому, как он пишет вещи, в которые верит, ради которых печется или которые ненавидит; так что не больно уж умно судить о Веласкесе (веровавшему в костюмы и важность живописи ради самой живописи) по портрету полуголого мужчины на кресте, которого — как наверняка думал сам Веласкес — вполне удовлетворительно рисовали в той же позе до этого и к которому художник не питал ни малейшего интереса.

Гойю можно уподобить Стендалю; при виде священника любой из этих добрых антиклерикалов мог разбуяниться в творческом приступе. Гойевское распятие — это до цинизма романтичная, деревянная олеография, которая вполне сошла бы за афишу распятий на манер рекламных объявлений о корриде. Уважаемая публика! С любезного разрешения властей шестерка тщательно отобранных Христов будет распята в пять часов пополудни по адресу Монументальная Голгофа, г. Мадрид. В церемонии примут участие нижепоименованные знаменитые, официально уполномоченные и заслуженные палачи в сопровождении личных квадрилий из гвоздобоев, молотырщиков, крестовоздвиженцев, землекопов и прочая и прочая.

Эль Греко любил писать религиозные работы, потому что сам был вполне очевидно религиозен, а также потому, что его несравненное искусство не было ограничено добросовестным воспроизведением физиономий тех благородных аристократов, которые были моделями для его портретов, и он мог как угодно далеко уходить в свой другой мир, так что, осознанно или нет, изображал святых, апостолов, Христов и Богородиц с андрогенными чертами лица и формами, что заполняли его воображение.