«Львов не хватает», — подумал Артем. Это было именно то, что с ним происходило, что не давало наслаждаться жизнью и так же упоенно, как остальные члены семьи, восторгаться каждым мгновением, проведенным дома. Да, он по-прежнему навещал своих хищников каждый день, репетировал по несколько часов, но с наступлением сумерек приходила пора возвращаться домой, и времени на то, чтобы пожурить забияку Кору, попенять задире Артуру и приласкать любимицу Диану, катастрофически не хватало. Он держал обещание и старался не оставлять жену и дочку одних в темноте в неохраняемом поселке. Он знал, что по-другому поступать не имеет права, и не считал, что может распорядиться этим временем иначе.

— Как же здорово, что ты дома, правда? — спрашивала Лена, прижимаясь к нему, прикладывая его руку к маленьким пяточкам, что приветствовали его ритмичными ударами через кожу ее живота.

— Правда, — отвечал Артем. Отвечал слишком быстро и ненавидел сам себя за те чувства, которые испытывал. Он не мог понять, почему в такое замечательное мгновение, которое обычно жаждут и не могут остановить, ему хотелось не стоять в уютной прихожей, обнимая любимую жену, а сидеть на холодном полу, просунув руку сквозь железные прутья решетки, и почесывать брюхо развалившейся на спине и ворчащей от умиления Диане. Артем ел себя поедом и тихо тосковал.

— Что с тобой? — заглядывала в глаза Лена.

— Со мной? Все прекрасно.

— Я же вижу, что нет.

— Все хорошо, — торопился Артем успокоить жену и продолжал мучиться. И мучился он больше не от тоски по животным, а оттого, что эту тоску испытывал. Он всегда считал домашних обделенными своим вниманием, он устал от гастролей и мечтал об отдыхе, он считал дни до своего возвращения и представлял, как будет вечерами вместо бесконечных «туше!» и «алле!» спокойно сидеть у камина, читать романы и наслаждаться обществом жены. Но, как ни старался почувствовать упоение от исполнения этой мечты, сделать с собой ничего не мог: скучал, изводил себя упреками и злился от непонимания природы своих ощущений. «Как же так, — сокрушался он про себя, — я всегда считал семью самым важным в жизни, а теперь, когда наконец могу позволить себе проводить дома чуть больше времени, недоволен? Что происходит? Я плохой муж? Никчемный отец? Может, я попросту ненормальный?»

Артем был хорошим мужем, замечательным отцом и абсолютно нормальным человеком, а еще… еще счастливым, хотя и не был способен это осознать. Да-да, долгое время он оставался одним из тех счастливцев, которые по утрам с удовольствием торопятся на работу, а по вечерам спешат домой. А теперь приходилось бросать незаконченные дела, оставлять львов на попечение помощников и волноваться о том, насколько четко и безукоризненно будут исполнены его поручения по кормлению и уходу за животными. Раньше он так же переживал, что дома все проблемы решаются в основном без его участия, но он всегда целиком и полностью доверял жене, знал, что она привыкла к такой жизни и никогда не упрекнет ни словом, ни взглядом. Артем понимал, как ей тяжело, и от того, с какой легкостью несла она бремя жены дрессировщика, только больше ценил и любил ее. Он верил: эта женщина гораздо сильнее отряда хищников, которых он ежедневно оставляет заботам персонала. И почему-то казалось, что бросает он беспомощных зверей на произвол судьбы, хотя ни разу львы не остались голодными, неумытыми или обиженными. Состояние Артема объяснялось всего лишь одной причиной: он резко отказался от того образа жизни, который его полностью устраивал, изменил привычное расписание, перестал каждый вечер выходить на арену. И хотя он продолжал репетировать и ждал начала нового московского сезона, тоска по кочевой жизни и по каждодневным встречам со зрителями не отпускала. Артем не был глупым человеком, он бы, безусловно, разобрался со всеми чувствами, которые его обуревали, а, возможно, с началом очередных представлений все волнения развеялись бы сами собой. А пока… пока он ругал себя на чем свет стоит: «Дурень! Тебе бы жить да радоваться. И работа любимая, и семья хорошая, и ребенок маленький скоро родится, а тебя все крутит и вертит!»

И крутило, и вертело, и засасывало, и не давало покоя. До тех пор, пока однажды:

…Уважаемый г-н Порошин,

приглашаем Вас принять участие в международном конкурсе артистов цирка в Будапеште. Конкурс состоится…

«Как? Уже через месяц? А почему же только сейчас?»

— Ната! — бросился тогда Артем к помощнице. — Когда это пришло?

— Это? — девушка повертела конверт в руках. — Судя по штемпелю, месяца три назад.

— А почему я раньше не видел?

— Да у вас на столе черт голову сломит. Неудивительно!

— Да как же… Ну, что же, — начал было сокрушаться Артем, а потом вдруг осекся, притих, сник: «Какая разница, все равно не смог бы поехать. Не давши слова, крепись, а давши — держись».

Но зерно сомнения было посеяно. Червячок надежды ползал внутри, портил настроение, отмерял дни: тридцать дней до конкурса, двадцать девять дней, двадцать восемь…

— Что случилось?

— Ничего.

— Артем! — Лена смотрела пристально, давая понять, что на сей раз не отступит, пока не вытащит наружу все обуревающие мужа чувства, и он уступил, обмяк, переложил груз решения на нее.

Она прочитала, долго молчала, отвернувшись. Потом:

— Поезжай!

— Но…

— Я себе не прощу, если ты не поедешь. И ты мне не простишь. В конце концов, Темочка, если ты волнуешься, можно нанять кого-то из охранного агентства. Мы оба будем спокойны, а до родов ты успеешь вернуться.

— Обещаешь дождаться?

— Да-да! Оформляй документы.

Документы оформлять Артем не стал, этим, как обычно, занимались знающие люди, которые знали многое, но, к сожалению, не все. Они не могли предугадать, что как раз тогда, когда львы дрессировщика будут подъезжать к границе, таможенное ведомство другого государства введет новые требования по провозу зверей. Хищники застрянут на терминале. Фуры окажутся задержаны. Артем, который должен был вылетать из Москвы прямо в Будапешт, бросился на помощь. Он просил, умолял, грозил, но официальные чины остались непреклонны ни перед чем: их не прельстили деньги, не испугали крики и не смутили слезы. Они остались глухи к любым просьбам и не согласились ни разрешить цирковым артистам отправиться восвояси, ни даже на несколько минут выпустить животных глотнуть свежего воздуха. Артем не мог сосчитать, сколько раз за проведенную на границе неделю слышал он сухое и холодное:

— Вот придут документы, тогда…

Он уже не искал объяснения этой душевной черствости, он устал объяснять степень риска, он не хотел знать, почему ему не идут навстречу: из-за внутренних ли проверок в ведомстве, из-за желания выслужиться или из-за осложнившихся отношений России с этой страной, из-за каких-то дурацких санкций, введенных против этого государства или еще из-за чего другого. Все это было не важно. Главным оставалось то, что в таких структурах бумажка всегда важнее человека. О животных можно даже не вспоминать.