произведет на него впечатление. Она заставит его съесть сорок кочанов цветной капусты в сухарях. И он умрет от счастья. С головой наизнанку.

Из дневника Гортензии

Рождество на троечку. Ни хорошо, ни плохо, без мамы и папы все равно никогда не будет так, как было. В прошлом году было хуже, а в год, когда они умерли, я даже говорить не хочу, это был хаос. Накануне приехали в машине родители Мюгетты. Они оба такие спокойные, даже странно, как эта егоза Мюгетта может быть их дочерью. Они были очень рады, что дочка не останется на рождество одна с сиделкой и с ними, и пришли в Виль-Эрве с засахаренными фруктами и поленом. Мы не стали им говорить, что полено у нас уже есть, апельсиновое, на двенадцать человек, его приготовила Женевьева (кто же еще?).

Базиль был в сочельник со своими родителями, но обещал прийти к нам назавтра к рождественскому обеду, чтобы доесть остатки. Подарок от тети Лукреции: она все-таки отыскала ручку со скидкой. Зеленую… И преподнесла мне.

Вишенка на подарке: она никогда не выходит на улицу после девяти вечера и поэтому осталась ночевать!

Что касается рождества в семейном кругу, я предпочла бы встретить его с дядей Флорантеном – маминым младшим братом с приветом, – который живет в Париже со своей женой Юпитер и их близнецами Гарри и Дезире. Они хотя бы веселые. И такие же бедные, как мы. Потому-то мы и видимся так редко.

Тетя Лукреция – папина тетя, значит, наша двоюродная бабушка. Беттина, змеиный язык, выдвинула теорию насчет ежемесячного чека: тетя Лукреция платит меньше налогов благодаря нам. Во всяком случае, тете доставляет какое-то зловредное удовольствие нас мариновать, как будто она дарит нам каждый раз сокровище Золотого Кондора! Чек приходит в последний час последнего дня. Не бог весть что, но мы на него рассчитываем.

День рождества начался весело. Все было как полагается: снег за окном, огонь в камине, мигающая елка, Энид в красном балахоне а-ля Дед Мороз. В 11 часов пришел Базиль с каплей под носом от холода, с белой от инея челкой и с полным багажником пакетов и подарков. Он всего накупил. Устрицы, жаркое, личи, мандарины, шампанское. Все как полагается, да.

– Я думала, мы будем доедать остатки, – буркнула Шарли.

– Разве что-нибудь осталось от остатков? – хихикнула я.

– Есть еще консервированный шпинат, – ответила Шарли.

Глаза тети Лукреции (да, она была еще у нас!) заблестели при виде устриц. А глаза Делмера – при виде Жаркого. Мы поспешили все припрятать. В полдень зазвонил телефон, Беттина не метнулась к нему, как ни странно. Она осталась сидеть в оранжевом кресле, считая катышки на своем свитере; трубку сняла Женевьева.

– Родители Мюгетты уехали час назад. Сесилия спрашивает, можно ли…

– Конечно. Пусть приходят, мы их ждем!

Короче, вскоре после этого все пошло наперекосяк – из-за диска, который тетя Лукреция достала из пакета (подарок Шарли). Мы все содрогнулись, потому что надеялись, что она будет слушать его дома.

Разумеется, это был тот же самый певец, что и всегда, с этим его имечком хоть-стой-хоть-падай.

– Можно? – медовым голосом спросила она.

– Конечно, тетечка, – вздохнула Шарли.

Мы все смирились с неизбежным.

Почти. Потому что в какой-то момент шум в кухне привлек внимание Делмера, он подбежал к двери, залаял и заскулил. Я закрыла там Ингрид и Роберто. Тетя Лукреция, которая смаковала I love you baby and it is quite all right, как сосут карамельку, подскочила.

– Делмер!.. Что там в кухне?

Делмер не ответил, а Энид сказала:

– Ничего там нет.

Между тем там была целая компания: Роберто, Ингрид и еще Майкрофт с семейством. Я подмигнула, предупреждая: не открывайте…

– Ничего, тетечка, – подтвердила Женевьева. – Смотри!

…дверь!

Словно два ежа вынырнули из ниоткуда. Из глубин галактики, сказала бы я. Шерсть дыбом, хвосты торчком – Ингрид и Робер – то походили на щетки трубочиста. Но Делмер-то нашел, что они похожи просто на кошек. И поскольку он их не выносит, то бросился за ними вдогонку по комнатам, коридорам и ступенькам Макарони. А тут и Майкрофт присоединился, чтобы пополнить эту стаю чокнутых. Тетя взвизгнула:

– Делмер! Дорогой!

И тут же выдала залп чихов.

– Даже, апч, реклама корма для, апч, кошек по телевизору, – проикала она, – вызывает у меня аллерг…

Тут в дверь позвонили Мюгетта и Зербински с букетами омелы. Узнав, что Зербински – медсестра, тетя Лукреция засыпала ее вопросами: тесты на аллергию то, она не переносит уколов сё, но есть новые с сахарами так, они более действенны сяк…

Я поднялась наверх запереть дверь на лестницу. Мы ее никогда не закрываем, но лучше было дать хищникам и грызунам решить свои проблемы без двуногих.

Мы все удалились с Базилем в кухню, там поспокойнее, а бедняжку Зербински тетя Лукреция зажала в гостиной («а кошки, как от них лечатся?» – спрашивала она, будто Ингрид и Роберто какие-то вирусы). И потом, чем больше народу, тем лучше: надо было вскрыть целую гору устриц.

– А ваша вчерашняя индейка, – осведомился Базиль, извлекая из раковин трех устриц, тогда как мы еще не исхитрились вставить между створками лезвие ножа, – чем была нафарширована?

И пока Энид рассказывала, как она растирала печень, Беттина – как топориком отрубила гузку, а Шарли разрезала шею, чтобы напихать туда тертых сухарей, и… Мюгетта вдруг сказала тоненьким-тоненьким голоском:

– Мне что-то не…

Она стала вся серая и потеряла сознание.

Базиль увез Мюгетту на машине, ревя клаксоном, в отделение скорой помощи больницы Флоранс-Кор в Вильневе. Зербински поехала с ними. Гортензия тоже хотела, но Шарли ей не позволила.

Остаток этого 25 декабря прошел в мрачной обстановке. Тем более что тетя Лукреция сочла себя обязанной отложить отъезд…

Через час, за который они успели обглодать кости индейки, косточки личи и свои ногти, позвонил из больницы Базиль. Он объяснил Гортен зии, которая сняла трубку, что у Мюгетты резко упали тромбоциты, то есть кровяные пластинки. Гортензия представила себе маленькие стеклянные пластиночки, которые сыплются в ее ботинки, как цемент из ковша экскаватора.

– Что это за пластинки? – спросила она, зная, что все равно ничего не поймет из объяснений доктора Базиля.

Но он, к немалому ее удивлению, не стал ничего объяснять. Он просто сказал, что этих пластинок в здоровой крови должно содержаться от двухсот до четырехсот тысяч на кубический миллиметр.

– У Мюгетты их намного меньше.

– А можно ей их ввести?

– Это сейчас и делают. Но нужно, чтобы ее кровь вырабатывала их сама. Иначе Мюгетте придется остаться