вам обоим, и тогда уже разговор о деле будет не соревнованием чужаков, а действительно попыткой услышать друг друга.

— Приходили, — неожиданно тень Хашама хитро улыбнулась. Как мальчишка! — Пробивались с боем, уничтожая дракона… Или обманывали его, жертвуя частью отряда… Но вот чтобы кто-то был настолько цельным, что его желание и воля добиться своего не тронули даже вибрации проклятья, чтобы он прошел сквозь дракона, словно это обычная зверушка из смертного леса — такого еще не было. И как я мог не выглянуть, чтобы узнать, чего же ты так хочешь, человек? Или тебе будет приятнее, если я буду называть тебя богом?

Глава 17. Второй слой

«Мои желания оказались слишком цельными, чтобы меня можно было остановить?» — я несколько раз прокрутил эту мысль, рассматривая ее со всех сторон.

Почему-то после нее невольно представлялась пуля, которую выпустили в цель и которой совершенно наплевать на все вокруг. Дождь, снег, ветер, препятствия на пути — да, они могут попытаться сбить ее в сторону, да, некоторые даже окажутся достаточно серьезны, чтобы прервать полет… Но что, если пуля будет абсолютной, как идея пули, без такой глупой мелочи, как физическое воплощение?

— Можешь называть меня Кот, — представился я плавающей передо мной тени.

— Мое имя ты знаешь, — остатки мертвого демиурга медленно кивнули.

Не совсем обычный жест. В последний момент голова еще немного склонилась направо, словно желая рассмотреть меня с еще одного ракурса.

— Жест из моей старой жизни, — Хашам заметил мой интерес. — Показывает, что собеседники интересны друг другу.

— А если склонить голову налево? — спросил я.

— Тогда это будет интересом другого рода, но ты не девушка, да и вряд ли я когда-то снова буду думать о создании семьи, — могло показаться, что ящер пошутил, но я чувствовал, что он серьезен.

Ему было приятно рассказывать о себе, а мне было интересно слушать. Так что если я и пуля, то моя цель — не убийство, а знания. Я не скрывал свои мысли, и Хашам мог отвечать не только на слова. Так разговор получался гораздо полнее и ценнее. Мне на мгновение показалась странной подобная открытость, но эта мысль исчезла так же быстро, как и появилась.

— Будь иначе, будь твои цели слишком простыми, ты бы и не смог пройти. Или смог, но мне было бы неинтересно с тобой общаться, — ответил тем временем мертвый демиург.

В таком ключе мы и продолжили наш разговор. Я думал, он говорил, или наоборот. Мы беседовали о всяких мелочах, через которые раскрывались наши миры и жизни…

— Значит, есть жена и дочь, — хмыкнул Хашам.

— Значит, ты не зеленый! — удивился я, когда мертвый демиург рассказал, как прятался в молодости от врагов среди желтого недавно покошенного поля.

— Значит, ты видел кого-то из моих потомков, — Хашам улыбался.

Одни детали сливались с другими, и передо мной как живой начал разворачиваться мир прошлого. Эпоха истинных стихий, которые когда-то казались мне такими честными и справедливыми, особенно в сравнении с великой-то троицей, но… Чем они были для тех, кто жил в то время? Еще более жесткие цепи, еще более жесткие правила и рамки. Те, кто рождался с той или иной стихией, были вынуждены идти этим путем и никаким другим. Можно было собирать и обычные алтари, но какой в них был смысл, если родовые стихии всегда оказывались сильнее?

И они же создавали еще более жесткую иерархию внутри себя. Глава старшей семьи мог опираться не просто на свой авторитет или ресурсы, он мог в прямом смысле этого слова решать, кто из его потомков и младших родов насколько продвинется. Одним открывал новые уровни стихии, другим — закрывал.

— А если кто-то шел против него, то такого могли и вовсе лишить стихии? — спросил я.

— Не обязательно ждать столь серьезного проступка. Для приговора к усечению хватило бы и просто недостаточно уважительного взгляда, — Хашам добавил новый штрих к своей истории.

Идеальный мир прошлого, который был безнадежно испорчен проклятым демиургом… Так часто говорили в наше время. На самом же деле он оказался обычной тюрьмой. Для всех, даже для тех, кто был на вершине, но не хотел признавать свое истинное положение. Вечный застой… Это я про нынешний порядок думал, что он не дает стимулов двигаться вперед, так раньше система, наоборот, еще и давала стимулы, чтобы ничего не менялось.

— Как бег в колесе, — подумал я вслух. — Ты вроде бы карабкаешься вверх по лестнице силы, но заранее знаешь, что это ничего не изменит.

— И тогда ты либо сдаешься, либо пытаешься сломать мир… Я не первый, до меня были тысячи тех, кто не сдался и боролся.

— И каково быть тем, у кого получилось?

— Грустно, — неожиданно ответил Хашам.

— Из-за того, что умер и не довел дело до конца?

— Я довел. То, что хотел, то, что мог придумать и воплотить, я сделал. Дальше мир развивался уже сам, и то, что сейчас он смог поймать новое равновесие — это совсем не страшно. Грустно, что я тоже был пулей, но полетел не в ту сторону.

Кажется, я начал понимать.

— Ты выбрал самый простой вариант — разрушение. Тебе кажется, что ты всего лишь меняешь мир, но на самом деле разбиваешь его на кусочки. А потом он собирается обратно: немного другой внешне, но по сути все тот же. Я думал об этой опасности.

— Да, я хотел изменить мир. И я его изменил, но потом остановился, решив, что моя задача выполнена. Я не столько проиграл этот бой, сколько сам утратил целостность, утратил цель и позволил себя убить. Не допусти моей ошибки, Кот, если решишь пойти этим путем. Самым тяжелым в мире. Не разрушай — меняй! И защищай то, что у тебя будет получаться! Пусть те, кто решит воспользоваться моментом, утонут в крови. Не только враги, но и друзья, которые идут с тобой только ради силы.

— Я хочу уничтожить силу, — эти слова вырвались неожиданно для меня самого.

Раньше я думал о новом равновесии, думал о том, что нужно просто добавить в мир справедливость, и тогда гонка за силой и за всеми ее проявлениями — стихиями, властью, богатствами — потеряет смысл. Но сейчас, увидев Хашама и услышав его историю, я