Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Я не могу уснуть, — шепнула я. Я поняла, что могла также сказать это вслух. Может, я смогу уговорить себя погрузиться в какое-то состояние сна. — Я не могу спать.
— Я знаю. Прошлой ночью ты храпела всего минут пятнадцать, — ответила Воробей, в ее голосе не было ни намека на усталость.
— Я храплю?
— Порой. Ты издаешь этот гортанный, слюнявый звук… как волк, жующий мясо бизона.
— Откуда, черт возьми, ты знаешь, как это звучит?
— В Архиве есть видеоролики о природе. Мне они очень нравятся — это как наблюдать за всеми худшими частями человечества, но с пушистыми зверюшками.
— Ах, — хмыкнула я. Я слишком устала, чтобы задавать вопросы. Мне просто нужно было закрыть глаза, и…
— Две ночи назад, думаю, ты вообще не спала. Ты не издавала никаких звуков. На самом деле я пару раз вставала, чтобы убедиться, что ты еще дышишь.
— Ну, может, если бы ты сосредоточилась на собственном сне, у тебя не было бы времени беспокоиться о моем, — проворчала я.
Наступила короткая пауза — ровно столько времени, сколько мне нужно, чтобы закрыть глаза и снова успокоиться. Потом Воробей сказала:
— Я не сплю.
Мои глаза резко открылись. В комнате было темнее, чем в сапоге, но я все равно перевернулась и посмотрела в сторону голоса Воробья.
— Что значит, ты не спишь? Всё спит.
— Я — нет. И держу пари, что ты бы тоже не стала, если бы твой чип все еще работал.
Я легла на спину и смотрела в черную бездну надо мной.
Нормалы не спали. Я этого не знала. Насколько мне было известно, я всегда спала. Я помнила, как мои родители укладывали меня спать ночью. Мне снились суперсладости и фиолетовые коты. Я просто всегда предполагала, что все остальные проводили ночи, делая то же самое. Но, видимо, нет.
И теперь я понимала, почему Говард всегда так интересовался моими снами: если Нормалы не спали, то они точно не видели снов.
— Значит… ты просто лежишь всю ночь и пялишься в никуда? — сказала я.
Я услышала хруст ее подушки, когда Воробей кивнула.
— Как-то так.
— Разве это не скучно?
— Немного.
Разве это не одиноко?
Я думала об этом вопросе, но я его не задаю. Конечно, одиноко. Проводить восемь часов каждую ночь, лежа без сна, неподвижно, в тишине, было бы невыносимо. И примерно месяц назад Воробей делала это в одиночку. Она прожила в Учреждении всю свою жизнь одна. У нее даже не было возможности поговорить со мной.
Заперта в этой комнате.
Каждую ночь.
Одна.
Я не могла бы так сделать. Я лучше утонула бы в Резервуаре.
— Не могу поверить, что ты не спишь.
— Хорошо, что факты не зависят от твоей способности в них верить, — буркнула Воробей. Затем, через мгновение. — Шарли?
— Да?
— Почему ты не можешь уснуть?
— Здесь чертовски тихо. Я привыкла к большему количеству шума.
— Например?
— Дерьмовые кондиционеры, жужжание жуков, Уолтер — и если ты думаешь, что я плохо звучу, ты должна услышать звуки, исходящие от Уолтера после того, как он выпил. Клянусь, это ужас.
— Он громкий?
— Боже, он как волчья стая, состоящая из одного человека. И некоторые звуки, которые он издает, имеют собственные запахи — такие, от которых глаза слезятся. Я просыпалась с рвотными позывами не раз.
— Я хотела бы когда-нибудь встретиться с Уолтером.
Я слышала улыбку в ее голосе и не понимала ее.
— Да? Все, что я сказала тебе о нем, это то, какой он отвратительный, и ты все еще хочешь с ним встретиться?
— Похоже, из него получится хорошая картина.
Я закатила глаза.
— Верно, я и забыла, что ты любишь рисовать грубые вещи.
— Интересные вещи.
— Ага.
Я уловила шорох, когда Воробей села.
— Шарли?
— Что?
Больше шуршания. Какой-то нервный хруст подушки.
— Думаю, я знаю, как пошуметь для тебя.
— О? Ты собираешься съесть восемь банок фасоли, а потом вышвырнуть меня из комнаты?
— Нет… — еще немного шороха. — Я собираюсь включить Архив для тебя, но не говори Фрэнку, потому что ты потеряла свои привилегии за то, что била меня.
— И по чьей вине?
— Твоей. За то, что пнула меня.
Я не могла с ней спорить — в основном потому, что у меня просто не было на это сил, а отчасти потому, что она могла быть немного права.
— Как ты вообще собираешься включать Архив? Разве Учреждение не закрывается на ночь?
— Нет. Почему ты так думаешь?
— Потому что все работает на солнце. И вещи на солнечной энергии не могут работать без солнца.
— В Учреждении есть генераторы, Шарли, — раздраженно сказала Воробей. — Они могут одновременно хранить дополнительные солнца на несколько недель.
— Да? Хм. Это довольно интересно… — я думала об этом секунду. — Ты не покажешь мне, где эти генераторы?
— Даже если бы я могла добраться до них, я бы ни за что не позволила тебе прикоснуться к ним. Ты бы, наверное, разорвала нас всех на куски.
Наверное, она была права.
— Работа Архива практически не потребляет энергии. Вряд ли Фрэнк заметит, что я его включила.
Бледный шар света расцвел над изножьем кровати Воробья. Это был проекционный свет — я бы, наверное, даже не заметила его, если бы в комнате не было так темно. Но теперь мне казалось, что я смотрела на солнце.
Я прикрыла глаза, пока они не привыкли.
— Это что?
— Это Архив, — сказала Воробей.
Я внимательно наблюдала, как она управляла проекцией по меню. Выглядело как гигантское меню Куба — но вместо того, чтобы реагировать на прикосновения, оно словно следовало за движением рук Воробья. Она провела рукой по кругу, и проекция превратилась из шара в большой прямоугольный экран.
— Какое телевидение ты смотришь? — спросила она, поворачиваясь ко мне.
Я не была готова к тому, что проекционный свет сделает с ее серебряными глазами. Они блестели, как два кусочка хрома Фрэнка, цвет которых переливался какой-то неестественной жидкостью.
— Э… эм…
— Просто выбери что-нибудь. Буквально все, что угодно, — раздраженно сказала Воробей, и в ее взгляде появился металл. — В архиве есть все, о чем только можно подумать.
— Здесь есть футбол?
Она ухмыльнулась мне. Это длилось лишь миг, но выражение идеально сочеталось с ее сияющими глазами, и воспоминание витало в моей голове даже после того, как она отвернулась. Кажется, я понимала, что она имела в виду, когда говорила, что у нее что-то застревало в голове: эта ухмылка определенно оставила след.
