Записывала мои страхи.

Рисовала меня в тюрьме моих кошмаров.

ГЛАВА 13

— Я предупреждала…

— Ага, как же! Ты не рассказала мне все о том, что ты здесь делала. Я имею в виду… а? — я сорвала со стены еще одну фотографию, на которой я, похоже, собираюсь раздеться до больничного халата. — Какого черта, Воробей?

— Я ничего не могу с собой поделать.

— Что значит, не можешь?

Она нахмурилась, отворачиваясь от меня.

— Я все вижу. Все время. И я серьезно. Даже маленькие, крошечные детали, которые почти все остальные упускают.

— Ага, я это вижу, — буркнула я, срывая картину, на которой я вытирала нос. — Зачем тебе это рисовать? Зачем кому-то в здравом уме…

— Иногда что-то застревает в моей голове, — отчаянно продолжала Воробей. — Они застревают там, и это все, о чем я могу думать. Единственный способ выкинуть что-то из головы — изложить это на бумаге. И… вот что я делаю.

Кажется, я ужасно застряла в голове Воробья. Она нарисовала почти каждый момент, который мы провели вместе, на листах на стене. Если бы я была незнакомцем, пришедшим из Ничто, я могла бы составить хронику жизни этой веснушчатой ​​девушки по этим картинкам.

— Ну… ты интересная, — застенчиво сказала Воробей, когда я подняла еще одну неловкую картину.

Кажется, я кашляла: мои глаза были сморщены, а язык выпирал над верхушками зубов. Это было ужасно. Воробей даже запечатлела туман слюны, летящей изо рта.

— Как? — закричала я. — Как это интересно? Это уродливо.

— Ты не уродлива, — яростно сказала Воробей. — Перестань говорить, что ты некрасивая.

Она выглядела оскорбленной — как будто я назвал ее уродливой. Но это я должна была обижаться. Я этого не понимала. Я была совершенно сбита с толку.

— Почему ты должна все вот так рисовать?

Ее губы сжались.

— Я X2.

— Да, ты сказала…

— Но в Эль-Пасо, думаю, вы называете нас Аномалиями.

Моя голова кружилась. Я перевела взгляд от картин, которые определенно были прорисованы до мельчайших деталей, выходящих далеко за рамки того, что я бы назвала Нормальным, на Воробья.

— Так вот что такое аномалия? Они хороши в… искусстве?

Воробей закатила глаза.

— Нет. У всех остальных есть полезные особенности.

— Как что?

— Некоторые из них невероятно умны. Один из них был настолько умен, что фактически изменил мир — однажды Фрэнк рассказал мне об этом, — сказала Воробей через мгновение. — Но большинство из них просто… нестабильны. Они не такие, как X1. Их нельзя контролировать. Они хотят. И у них есть долгая история обращения к насилию, чтобы получить то, что они хотят. Вот почему они все остаются замороженными.

Я сразу же представила группу людей, висящих, как мясо, в холодильнике, и это заставило меня содрогнуться.

— Ты действительно тупая, да? — буркнула Воробей, когда я спросила, не это ли она имела в виду под словом «замороженный». — Нет взрослых людей, висящих в морозильных камерах для мяса. Они — эмбрионы.

— Что?

— Боже… они как, — Воробей сжала кулак, — желтая штука, которая выходит из яйца. Разве Фрэнк еще не показывал их тебе? Он носит их с собой повсюду.

Я не могла этого представить. Во-первых, я не могла себе представить, что у Фрэнка где-то был встроен морозильник. А во-вторых, я не могла себе представить, чтобы я не заметила, как он таскал с собой кучу желтков.

— Сколько здесь Аномалий?

— Семь. И это включает меня. Он носит их с собой, потому что они не должны существовать, — перебила Воробей, прежде чем я успела спросить. Она провела пальцами по картине на стене, по спутанным локонам моих волос во сне. — Остальные слишком опасны. Их должны были уничтожить давным-давно — и меня запихнули туда вместе с ними. Но Фрэнк спас их. Он спас меня. Он поместил мой эмбрион в инкубационную камеру и сам вытащил меня оттуда. Он заботился обо мне всю мою жизнь. Так что ты можешь понять, почему я не хочу расстраивать его.

Ее пальцы сжались, как когти, будто она собиралась сорвать мою картину и скомкать ее. Но в последнюю секунду она убрала руку.

— Меня удивляет мир, который ты называешь Ничто, — прошептала она. — Иногда я целыми днями наблюдаю за миром через дроны. И однажды я была очень близко к тому, чтобы покинуть Учреждение. Я собрала сумку и начала рыскать по Архиву в поисках выхода. Я почти сделала это, Шарли. Я почти ушла.

— Что тебя остановило? — сказала я.

Я должна был спросить ее о том, как она планировала сбежать, когда Фрэнк сказал, что это было невозможно. Но что-то мне подсказывало, что если я прямо спрошу, она снова умолкнет. Прямо сейчас в Воробье была крошечная трещина, и я собиралась аккуратно ее поддеть. Бить ее ломом не поможет.

Хотя это было бы приятно.

Сначала Воробей не хотела мне отвечать, и я была рада, что решила задать простой вопрос. Она листала картины Шарли, пока не дошла до конца стопки. Я видела только около дюйма, но это было похоже на пустыню. Она сжала уголок так сильно, что ноготь на большом пальце стал белым.

— Обещаешь, что не будешь сердиться на меня?

— Нет, не буду! — буркнула я. Я могла только представить, какое смущение было запечатлено на этой бумаге. Если это была нагота, я порву картину.

Медленно, неохотно Воробей сняла картину со стены. Она протянула мне ее лицевой стороной вниз.

Я быстро перевернула. Я не знала, что ожидала увидеть, но точно не это.

Это была картина Аши и меня. Мы присели вместе на вершине плато — она держала меня за плечо, пока я сползала к земле. Солнечный дробовик лежал на земле рядом с нами. Я не видела наши лица с этого ракурса, но знала, что рыдала. Я рыдала, потому что не могла заставить себя убить Ашу.

Я помнила этот момент. Я помнила все, что я чувствовала по поводу Аши и ее ребенка, и на полсекунды я ощутила призрак уверенности, который щипал глаза в тот день. Аша и ее ребенок заслуживали жизни. Но в этом чувстве был лишь призрак.

Теперь у меня в животе был огонь. Эта картина была так реалистична, что мне хотелось дотянуться до нее и дать пощечину этой Шарли. Я хотела, чтобы