Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я села прямо.
— Двадцать два? Сколько, черт возьми, лет этой игре?
— Много, — с ухмылкой сказала Воробей. — Но мне нравится эта. Там много тачдаунов.
Я смотрела так много футбольных матчей, что могла представить, что происходило, просто слушая комментарии. И Воробей была права: шум помог мне расслабиться. Знакомые узоры шума толпы, смешанные с жужжанием дикторов, сделали мои веки тяжелыми. Две минуты спустя, и я была близка к тому, чтобы заснуть…
Затем толпа взорвалась.
Футбольные матчи в Далласе транслировались по телевидению с заранее записанным шумом толпы: крики приземления, улюлюканье при перехвате, возгласы после удачного начального удара — все было одинаково. Но этот шум был другим.
Там было примерно в десять раз больше энтузиазма, чем на любой записи, и, кажется, шум не заканчивался. Люди все еще вопили добрые десять секунд спустя.
Я с усилием открыла глаза и придвинулась к изголовью кровати, пытаясь подобраться под таким углом, чтобы видеть экран.
— Что случилось?
— Одна из команд только что забила тачдаун.
— Уже?
— Ага.
— Ну, ты можешь немного повернуть экран? Я не вижу.
— Ты должна спать. У тебя завтра операция.
Она была права. Я должна была спать. Но не успела я лечь, как толпа снова взорвалась.
— Что теперь?
— Другая команда только что забила тачдаун.
Я больше не могла. Обычно за игру бывало только четыре тачдауна. Эта игра была на пути к тому, чтобы иметь намного больше. Я должна была увидеть это сама.
— Можешь повернуть экран?
— Он не поворачивается, — фыркнула Воробей. — Ложись спать — что ты делаешь?
Ее глаза расширились, когда я сорвала с нее одеяло. Она уперлась в меня ладонью, прежде чем я успела пригнуться.
— Подвинься.
— Нет.
— Давай, всего на пару минут! — умоляла я, наклоняясь так, что весь мой вес приходился на ее ладонь. — Пять минут, а потом я обещаю, что пойду спать.
Губы Воробья сжались в неуверенности.
— Но… я думала, что только женатые люди должны спать в одной постели?
Это были странные слова. Конечно, все супружеские пары в Далласе спали в одной постели — или, скорее, лежали без сна, уставившись в потолок до рассвета в одной постели — но мы с Ашей также спали вместе. И мы точно не были женаты.
Я рассказала об этом Воробью, но она все еще не была убеждена.
— Откуда мне знать, что ты мне ничего не сделаешь?
Я не понимала.
— Что сделаю?
— То, что делают женатые люди.
— Я не понимаю, о чем, черт возьми, ты говоришь.
— Фрэнк сказал, что можешь. Он сказал, что ты могла бы что-то натворить.
Мне надоело слушать о Фрэнке. Меня тошнило от того, что он служил Воробью оправданием абсолютно всего.
— Знаешь что? Иногда мне кажется, что Фрэнк говорит тебе что-то только для того, чтобы напугать тебя и заставить следовать правилам…
— Нет, он…
— И я думаю, что он говорил тебе обо всех этих вещах, которые я могу сделать, чтобы ты меня боялась.
— Я не боюсь тебя, — возразила Воробей, но в ее глазах не было уверенности.
Я сломала ей нос сегодня. Теперь он распух до такой степени, что нижние части ее глаз свисали полумесяцами, будто они постоянно находились в состоянии, когда вот-вот потекут слезы. Ее признание не влияло на то, что Воробей боялась меня. Я бы не причинила ей вреда, если бы от этого не зависела наша жизнь.
Но ей и не нужно было этого знать.
— Хорошо, — натянуто сказала она.
Воробей скользнула к стене, и я устроилась рядом с ней. Я так долго стояла и спорила с ней, что замерзла. В Учреждении было холодно. Мои зубы немного стучали, когда я натянула одеяло до подбородка.
Воробей замерла рядом со мной.
— Что это был за звук?
— Это мои зубы.
— Почему они так звучат?
— Они стучат, потому что мне холодно. А теперь заткнись, давай посмотрим игру.
Воробей провела рукой, и проекция снова запустилась.
Я не могла в это поверить. Тот футбол, который я привыкла смотреть, происходил в маленькой мягкой комнате, заполненной камерами. Игроки носили шлемы и светящиеся ремни, а также перчатки, которые позволяли им передавать спроецированный шар света вперед и назад. Если кто-то из другой команды касался пояса, игрок считался схваченным и должен был стоять на месте до окончания игры. Я так и не поняла, почему они использовали слово «схватили» — слово «коснулись» было бы гораздо более уместным.
Теперь я понимала.
Когда в футбол только начали играть, они действительно сражались друг с другом.
И это было потрясающе.
— Это настоящее! — сказала я, когда игроки выстроились на поле. — Это настоящая трава!
— Да, — буркнула Воробей.
Они били по мячу, и квотербек занял позицию. Огромные тела сталкивались на линии. Я слышала треск их шлемов, их тяжелое рычание, когда одна сторона боролась за то, чтобы пробить то, что так отчаянно защищала другая сторона. Квотербек поднял руку, а затем выбросил ее вперед. Я с изумлением наблюдала, как настоящий мяч — реликвия из кожи и белых шнурков — пролетел по спирали в воздухе и точно упал в руки бегущего игрока.
— Боже, он действительно поймал его! — закричала я, когда игрок пересек конечную зону. — Они сделали это, они действительно забили тачдаун!
— Да, это все реально, — сказала Воробей.
Я чувствовала, что она была раздражена, но мне было все равно. Меня потряс тот факт, что мы наблюдали, как группа людей делала вещи — настоящие вещи — которые я когда-либо видела только при свете и камерах. Камера показала толпу, и я была в шоке, когда увидела, что все люди собрались на стадионе. Это не была запись: реальные люди болели за свои команды. Одни носили оранжевое и синее, другие белое и красное. На них были шляпы и причудливое количество краски на лицах, и они были так взволнованы, что толкали друг друга от возбуждения.
Самым замечательным был тот факт, что эти люди с разной внешностью собрались вместе в количестве, которого я никогда не видела, но никто не нанес удар. Болельщики из разных команд сидели бок о бок, и никто не пытался убить друг друга. Этого никогда не случилось бы в Ничто.
В меня стреляли за меньшее.
— Когда это было? — сказала я.
— Год? Кажется, это был 1988 год.
Я пошатнулась. Я знала, что это было давно. Думаю, я даже знала, что был период лет с единицы. Но большего я не знала.
Это видео было записано
