Правда, я думал, что это случится со мной около сорока лет, но я в курсе, что беременные бывают невыносимыми, что дети орут и сводят с ума. Я не в вакууме жил все это время. У меня есть приятели, у которых жены есть, и дети, и в мужской компании мы не только телок обсуждаем. Я знаю, что и как будет – пусть и не на своем опыте, а на чужом. Спасибо, что предупредила и рассказала, какая ужасная будет жизнь у бедного мальчика Никиты, – хохотнул он, — но в конце ты произнесла самое главное: это того стоит. Давай так, сначала свадьба, а затем дети, раз ты боишься, что я наивный мальчик, не знающий жизни. Лады?

Вместо ответа я притянула Никиту за шею, и поцеловала.

— Мое дело – предупредить, дорогой. Потом не жалуйся, – прошептала, оторвавшись от его губ.

— У тебя просто был плохой опыт, и ты его на меня переносишь. У меня к тебе только одна просьба, – серьезно и как-то зло произнес Никита. — Со своим бывшим меня в один ряд не ставь, хорошо? Потому что мне каждую минуту кажется, что ты нас с ним сравниваешь. Надь, я ни разу не идеал, и характер у меня фиговый. Сейчас ты редко с ним сталкиваешься, но со временем столкнешься. Но я не инфантил. И женитьба и дети для меня – не игрушка. Иначе к своим годам я успел бы пару раз жениться и развестись, и завел бы пару-тройку детей, за которых платил бы алименты. Семья для меня – это серьезно и навсегда. Просто запомни это, и больше не сравнивай с Сергеем. Меня это бесит.

Я на пару секунд закрыла глаза, признавая ошибку. Меня бы тоже неимоверно бесило, сравнивай Никита наш опыт со своим предыдущим. Ставь он меня в один ряд с какой-нибудь… да с той же Лидой.

— Никит, прости…

— Не извиняйся, – перебил он, и легко прикоснулся губами к моим губам. — Тебе нужно отдохнуть, а мне пора домой. Папа быстро утомляется, нельзя оставлять его на растерзание активной Лизе, пора мне принимать эстафету. А ты спи. Завтра утром я приеду со следователем, а ближе к вечеру я заберу тебя домой. Насовсем.

Показания у меня взяли рано утром. Следователь, которого нам прислали по блату, а бывает у нас и такое, оказывается, тоже задавал один и тот же вопрос раз по пять, вытаскивал подробности, которые я думала, что неважны, а затем ушел, стребовав с меня подписи и заполнив бумаги, которые Никита проверил досконально, раза три перечитал.

Со следаком уехал и Никита, оставив меня на растерзание врачам.

Анализы, перевязки, капельница, рентген – все это вымотало меня так, что я отключилась, едва меня вернули в больничную койку.

— … доча, как ты? Ох, бедняжечка, выглядишь ужасно, – я почувствовала, как меня легко гладят по голове, и улыбнулась сквозь сон – мама в детстве иногда была со мной нежна. — Хорошо, что я румяна с собой захватила. Ну-ка, поверни личико, а то придет Сереженька, и испугается.

Ну и сны мне показывают!

Веки тяжелые, сил их открыть никаких нет. Почувствовала, как что-то пушистое оглаживает меня по скулам и носу, чихнула, и продолжила спать. Ох уж эти лекарства, ну и глючит от них!

— Ай! – воскликнула и проснулась от укола в щеку, и увидела… да, именно свою мать, склонившуюся надо мной, я и увидела. А у нее в руке, в опасной близости от моих глаз, зажат остро наточенный карандаш. Которым она тыкала в мою щеку.

— Ну наконец-то! – обрадовалась мама, и я отодвинулась от нее ближе к стене.

Может, меня чем-то обкололи, и я до сих пор сплю?

— Надя, могла бы и сообщить мне сама, что ты в больницу попала, – мама покачала головой, и присела ко мне на кровать, вновь потянувшись к моему лицу. — Давай, тебя расчесать и подкрасить надо.

— Что ты черным карандашом на моей щеке решила подкрасить?

— Родинку. Достоинства нужно подчеркивать, родинка бледновата, но она тебя красит, если карандашиком обвести. На губах внимание акцентирует. И женщина даже в больнице должна женщиной оставаться, а не растрепанной бабищей.

Точно не сон. Мама иногда мне снится, но сны ко мне добры. Никогда не вижу реальность или кошмары по ночам, всегда либо нечто невнятное, состоящее из образов и красок, либо что-то приятное. То, о чем мечталось. И мама в моих снах всегда такая… ну, будто сошедшая с экрана, как в рекламе йогурта или майонеза – любящая и правильная.

— Как ты узнала, что я в больнице? – я потянулась к телефону, отмахнулась от карандаша, которым мама продолжила настойчиво тыкать в мою сторону.

Во входящих и исходящих звонков нет. Никита не мог поступить настолько подло, чтобы сдать меня маме. У Лизы телефон есть, но я выдаю его малышке только в школу, а затем жестоко и своевольно отбираю, ограничивая в доступе к играм и к интернету. Да и не знает Лиза про больницу, в которую я загремела, она меня тоже сдать не могла.

Ответ пришел от мамы:

— Сережа сказал. У вас телефоны как-то связаны, и он может узнать твою… как там это? А, геолокацию, – улыбнулась мне мама. — Сказал, что ты его отключала надолго, даже в какой-то там список внесла его номер. Но как ты включила телефон, он сразу и узнал, где ты есть. Двигайся ко мне, я приведу тебя в порядок к приезду Сереженьки, и ты расскажешь мне, что с тобой приключилось, беда моя.

Я потянула на себя легкое одеяло, укрылась им до линии губ, всем видом показывая, что живой не дамся.

— Шпионил, значит.

— Заботился, – поправила мама.

— С каких пор Сергей для тебя Сереженька? Не замечала, что ты его фанаткой была.

— Мне всегда нравился этот мальчик, – возмутилась мама. — Видишь, вы развелись, но он продолжает о тебе переживать. И вернуться хочет. Любит тебя!

Может, все же, сон? Должны же и у меня начаться кошмары, тем более после выстрела фейерверком, а это именно кошмар и есть.

Едва мне исполнилось восемнадцать, и на моем пути попался Сергей, я буквально сбежала от мамы к нему. И именно за это и любила – за то, что позволил спокойно жить рядом с собой, подальше от любимой, но жуткой