— Боги свидетели, матушка, я не желаю затевать спор. Давай начнём разговор сначала. Я пришёл сказать тебе, что у меня есть место, где ты могла бы остановиться. Не во дворце, но там чисто и безопасно.

Женщина изогнула бровь.

— Правда? Ты наконец решил стать примерным сыном?

Тинрайт сжал зубы.

— Вполне возможно, матушка. Может, мы пойдём и я покажу тебе его?

— Когда я закончу здесь. Почтительный сын не откажется подождать.

“Неудивительно, что все её дети поспешили покинуть отчий дом,” — подумал Тинрайт. Он прислонился к колонне и наблюдал за тем, как мать раздаёт остатки жёсткого хлеба и суровых наставлений ожидающим беднякам.

Улыбка, начавшая расползаться на лице госпожи Тинрайт при виде чистенькой, хорошо обставленной комнаты, сделалась деревянной, словно сушёная рыбина, когда она заметила спящую девушку. У женщины отвисла челюсть.

— О святые братья! — она так истово начертила перед грудью знак Тригона, словно тот был призван отвести летящее копьё. — О мои небесные отцы и матери, защитите меня! Что это? Что это?

— Это леди Элан м'Кори, матушка… — начал Мэтт, но Анамезия Тинрайт уже пыталась пробиться мимо него обратно к двери.

— Я не буду в этом участвовать! — заявила она. — Я благочестивая женщина!

— И она тоже! — Тинрайт попытался схватить мать, ожесточённо прокладывающую себе путь на улицу, за руку и заработал шлепок тыльной стороной тяжёлой материнской ладони.

— Демоны забери, проклятье, матушка, остановись и выслушай меня!

— Я не стану делить кров с твоей девкой! — заверещала она, всё ещё пытаясь высвободиться из его хватки.

Кое-кто из прохожих останавливался поглазеть на эту занятную сцену, а соседи повысовывались из окон верхних этажей.

Тинрайт тихо выругался.

— Просто пойдём внутрь. Я всё объясню. Ради благоволения богов, мама, перестанешь ты уже?

Женщина бросила на него полный ярости взгляд — кожа её побледнела, а на щеках проступили красные пятна.

— Я не стану помогать тебе убить ребёнка этой девчонки, ты, блудодей! Я знаю этих господ при дворе и всю их извращённую жизнь! Твой отец всё читал тебе книжки, когда ты был мал, презрев мои предостережения, — а я знала, что это тебя испортит! Знала, что тебя вышвырнут из высшего общества!

— Проклятье и громы богов на всю эту путаницу, мама, помолчи и послушай!

Он втащил её назад в дом, закрыл дверь и прислонился к ней, перекрывая матери путь к отступлению.

— Эта девушка невинна, как и я — ну, ей я, во всяком случае, ничего не сделал. Нет никакого ребёнка, понимаешь? Никакого ребёнка нет!

Мать воззрилась на него в изумлении.

— Что, так ты уже содеял этот грех, убил невинное дитя божье, и теперь ещё хочешь, чтобы я её после выхаживала?

Мэтт схватился за голову, моля богов о терпении, хоть и не был уверен, кому из них лучше вознести свои мольбы. Зосим, его собственный покровитель, был известен тем, что оставлял сию добродетель без внимания, если не сказать — любую добродетель вообще. Поразмыслив, Тинрайт вознёс молитву Зории, которая славилась как лучшая помощница в подобных делах.

“Если она вообще услышит меня — я ведь так долго откладывал посвящённую ей поэму. Но как я могу что-нибудь с этим поделать, если моя муза, принцесса Бриони, земное воплощение милостивой богини, исчезла? И это стало началом моего падения. Но я возвысился так ненадолго! О Зория, я ведь заслужил толику сочувствия?”

Богиня ли ему помогла или нет, но поэт немного успокоился. Элан зашевелилась — будто всплывала из тёмных глубин, — глаза её оставались закрыты, а на бледном лице застыли тревога и смятение.

— Послушай внимательно, матушка. Я спас леди Элан от кое-кого, кто желает ей зла.

Он не осмелился рассказать, что этим кое-кем был Хендон Толли, самопровозглашённый регент замка: госпожа Тинрайт питала глубокую и необъяснимую почтительность ко всем власть имущим и могла прямо отсюда пойти и донести на них обоих.

— Она больна, потому что я дал ей снадобье, чтобы тайно вынести из дворца и вырвать из когтей этого человека. Она не сделала ничего дурного, понимаешь? Она жертва — как Зория, видишь? Как сама благословенная Зория, вынужденная бежать в снега, одна, без друзей.

Мать поэта переводила подозрительный взгляд с него на Элан.

— Почему я должна в это поверить? Откуда мне знать, что ты не пытаешься одурачить меня? “Боги споспешествуют тем, кто восполняет поля свои”, как говорит нам книга.

— Возделывает. Возделывает поля свои. Но если ты не веришь мне, можешь спросить её сама, когда она проснётся.

Мэтт указал на угол комнаты, где примостился крохотный столик.

— Здесь таз и суконка. Ей нужно помыться, и… мне кажется неправильным, если это сделаю я. А я принесу вам обеим какой-нибудь еды, да ещё одеял из дворца.

Слова об одеялах из дворца явно её заинтриговали, но Анамезию Тинрайт не так-то легко было уговорить.

— Ну и сколько мне придётся здесь оставаться? Где я буду спать?

— Ты можешь спать на кровати, разумеется, — он уже открыл дверь и стоял одной ногой за порогом. — Кровать большая. И очень удобная. Матрас набит мягкой, чистой, свежей соломой… — Мэтт сделал ещё шажок назад. Он уже почти ушёл. Почти…

— Это будет стоить тебе одну звезду, — объявила женщина. — В неделю.

— Что? — поэт аж закипел от возмущения. — Серебряную морскую звезду? Да какая мать станет так обдирать родного сына?

— А с чего это я тут должна работать задаром? Если не желаешь помочь мне, родной крови, так и найми какую-нибудь девицу из тех таверн, где ты вечно ошиваешься.

Поэт уставился на мать. Сейчас она напустила на себя тот вид, который он терпеть не мог: её яростный румянец сменился победным — госпожа Тинрайт знала, что всё будет так, как захочет она. Может, боги и вправду говорят с ней? Могла ли она как-то узнать, что Бриджид поклялась больше ни за что не помогать ему, что он загнан в угол, бежать ему некуда и жизнь его под угрозой?

— Матушка, ты ведь понимаешь, что если ты хоть словом проболтаешься о том, что леди Элан здесь, Хе… человек, который её ищет, убьёт меня? Не говоря уж о том, что он сделает с ней, бедной невинной девушкой?

Его мать скрестила на груди длинные руки.

— Тем более тебе не стоит скаредничать, когда я прошу сущую мелочишку. Безопасность этой девушки дороже всех денег. Не могу поверить, что кто-то из моих детей упирается из-за медной монетки.

Мэтт продолжал смотреть на неё в упор.

— Я не буду платить тебе звезду каждую десятицу, мама. Я не могу себе этого позволить. Ты будешь получать по две каждый месяц до тех пор, пока леди не поправится настолько, чтобы уехать. Впридачу ты будешь сыта и сможешь называть эту комнату своей.