Поминки зашли отметить в ближайшее заведение неподалеку от кладбища. Сидим втроем, молча бухаем. Ни словечка не приходит в голову нормального. Одни маты.

Не хотел в этот день после поминок возвращаться в особняк, наизнанку от ненависти к белобрысой суке выкручивало. Дураком себя чувствовал, последним кретином, дебилом, идиотом. Потому что как бы ни хорохорился, не показывал равнодушие — эта девка меня не слабее чем Борьку зацепила. И на его месте мог оказаться я. Когда она рядом — в башке туман и реально нет возможности трезво обстановку оценить. Я прямо видел себя на месте Бориса.

Поначалу сидели, молчали, не было слов. Потом Иван кое-как разговорился, начали вспоминать как появился среди нас Борис, разные случаи с ним. Как на гитаре играть любил, как старался выполнить любую мелочь, что ни попроси, потому что Ивану по гроб жизни благодарен был… Вторым отцом называл… Молодой, порывистый, вся жизнь впереди…

Засиделись надолго. И выпили тоже много. Чувствую, что сильно пьян, в говно можно сказать… Иван такси вызвал и домой отправился, так как оставались пара дней отпуска. Пашка в бабе своей поехал, недавно познакомился с телкой… Понятное дело, в особняке Брейкеров сейчас находиться тошно. Смотреть на пустую комнату Бориса… там все еще его вещи, разбросаны в беспорядке — не отличался парень аккуратностью. Резиденцию остались сторожить пара новых охранников — на днях буквально Иван нанял. Раз такое дело… и сталкер снова на свободе, Ваня позвонил хозяину и тот дал добро на отмену режима экономии…

Я в этот момент ездил к ментам — нету сталкера уже, след простыл. Откупился падла. Но я сам его найду… И накажу.

Не знаю, какой черт понес меня по приезду в главный дом. Приехал на Рублевку — тишина. Выгулял Майло. Меня пошатывает, на ногах еле стою… Но в то же время сна ни в одном глазу. Понимаю что не смогу сейчас заснуть. И одному быть тоскливо… Собака не в счет… Новые едва знакомые парни — тоже.

Может набрался храбрости потому что знал — нет Германа. А может даже старик не остановил бы сегодня, слишком я пьян и слишком зол. Вижу свет в Лизкином окне и меня накрывает волной бешенства… Которое мне просто необходимо выплеснуть на ту, которая его вызывает.

Даже никто из прислуги по дороге не встретился — вот это фарт. Спокойно поднимаюсь в крыло где обитает Белоснежка. Захожу в ее комнату. Она сидит у окна, на широком подоконнике. Смотрит на начинающий накрапывать противный мелкий дождь — целый день сегодня срывался, обещая бурю, и кажется, наконец она началась.

— Скучаешь? — кидаю хрипло, прохожу в комнату и усаживаюсь в то самое кресло, в котором ждал ее в прошлый раз.

— Я не ждала гостей, — тихо говорит Лизка. — Уйди, пожалуйста.

Голосок совсем слабенький, точно больна чем-то. Обычно он звонко и хлестко раздает приказы, отчитывает или язвит.

— Новая роль?

— Что?

— Роль, говорю, не идет тебе. Теперь ты маленькая испуганная девочка, ждущая папочку тихонько сидя у окна? На днях роковухой была, классно жопой крутила, заводила мужиков. А, да, еще сама в мужика нарядилось. Знаешь, а тебе шло. Возможно и надо было пацаном родиться… Тогда все было бы проще. От души бы рожу тебе начистил…

— Ты пьян, уйди, пожалуйста. — Морщится принцеска. — Понимаю, что отца нет и ты себя героем почувствовал, но стоит мне закричать…

— Меня тоже прирежут, как Борьку, да? Ты этого хочешь? Нравится калечить, убивать? Играть с чувствами?

— Нет! Что тебе надо от меня? Разве ты не играл с моими чувствами?

— А… вот оно что. До сих пор зуб имеешь, что не стелился и честно показывал, что хочу от тебя? Прости, но я всего лишь был честен. Это ты любишь притворяться и играть. А я — наоборот. Всегда тебе лишь правду говорил. Извиняться за нее не собираюсь. Я хочу тебя трахнуть, малыш. Но никогда не получишь ничего большего. Неужели это так заело тебя?

— Иди отсюда! Не хочу это слушать, — кричит, спрыгивает с подоконника. Подлетает ко мне и начинает за руку тянуть. — Убирайся, вон пошел! Не хочу твои гадости слушать.

Одно движение, ловлю ее руку, дергаю на себя, и вот она уже на моих коленях. Дрожащая, плачущая.

— Тсс. Успокойся, тише. Глажу по голове, шепчу нежные слова утешения ей в волосы. Они дивно пахнут ванилью и еще какими-то экзотическими цветами, нежный, едва уловимый аромат. И я от него завожусь… Ловлю пальцами ее подбородок, заставляя посмотреть мне в лицо. Приникаю к ее губам поцелуем. Сам не понимаю что творю. Дико зол на нее, на ситуацию. И от ярости желание трахнуть Лизку закипает с утроенной силой. Начинаю целовать ее зло, яростно. Проталкиваю язык глубоко ей в рот, она пытается отстраниться, но надавливаю на затылок рукой, вынуждая принимать мои поцелуи. Девчонка все равно вырывается, хоть и не так активно, как в начале.

— Что ты… что ты делаешь, — шепчет едва дыша.

— А ты как думаешь?

— Отпусти… Мне больно.

— И мне, — хриплю, прижимая ее руку к паху.

— Я не буду спать с тобой. Никогда! — отдергивает руку и снова начинает вырываться из моих объятий.

Это ее «никогда» срывает мне планку. В ушах ревет, пульс бешеный. Я почти не соображаю что творю. Снова и снова ищу губами сладкий рот Белоснежки, прижимаюсь к ее губам, требуя ответа на свои поцелуи. Погружаю пальцы в ее волосы, глажу шею.

— Нет, уходи! — теперь ее тон умоляющий. Чувствую — почти готова сдаться. Ерзает на моих коленях, пытаясь вырваться, и это еще больше возбуждает меня. Черные классические брюки сейчас мне неимоверно тесны. Член до боли давит на ширинку. Обхватываю ее шею рукой. Смотрю в красивое порочное лицо, пухлые губы, красивые большие глаза, маленький аккуратный нос… в ней все идеально. И все порочно до мозга костей. Вскинул руку и намотал на ладонь прядь слегка вьющихся белокурых волос, в беспорядке рассыпанных по плечам. От рывка она громко вскрикнула, резко зажимаю ее рот рукой, если нас услышит прислуга, не поздоровится…

— Не надоело изображать невинность? Ты ведь уже не невинна, деточка. Продалась в Испании принцу. И ладно бы из симпатии. Но снова только заради ненависти, чтоб яд свой выплеснуть. Тебе не понравилось? Меня винишь? И отомстила, Борьку похоронив? — рычу ей в лицо. Лизка будто съеживается от этих слов. Понимаю, жестокие обвинения, но обоснованные — и от этого еще больнее. Ей. Но и мне тоже — как ни странно. Почему так больно произносить все это? Точно яд внутри разливается… Это карма, конечно же. Я переспал с Мотыльком. Антонио поимел Лизу. Хотя она хотела, мечтала чтобы я был первым. Всегда хотела только меня. Но мне то что от ее желаний? Тогда почему, бл*дь так горит внутри?

— Что ты несешь? — кричит Лизка. — Убирайся или я зову на помощь! Отпусти меня!

Но я наоборот, обхватываю обеими руками ее за талию и приподнимаю, встряхиваю как куклу и смотрю ей в лицо. Наши глаза сейчас нa oднoм урoвнe. В ее читается шок и испуг.