Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Не до конца сломленного, — неожиданно поддержала мою игру Марта. — Кое-что должно было быть целым и работоспособным.
— А хоть где меня держали-то? — спросил я. — А то столько вина было вокруг, что глаза разбегались. В какой-то пивнушке?
— Нет, не угадал. Это церковь Святой Марии Магдалены, — чуть заторможенным голосом ответила Марта. — Там сохранился винный погребок.
Я знал, где находится эта церковь. Да уж, на такое место никогда бы не подумал. Всё-таки мой расчет оказался верен и подопытная выдала первую нужную информацию. Теперь ещё немного вызнать, а потом можно сделать заключительный заход на беспамятство. Чтобы отбить память о моих вопросах.
— Ого, никогда бы не сказал, что там есть такой погреб, — восхищенно присвистнул я. — Наверное там часто бываете?
— Случается, — пожала плечами Марта.
— Очень удобно прятаться в церкви — на божий дом подумаешь в последнюю очередь.
— Да, недаром господин де Мезьер всегда останавливается только там. Его брат заведует этой церковью и может принимать такого важного гостя.
— Вот это вообще здорово. Наверное, де Мезьер скоро снова там появится?
— В четверг прибудет, — кивнула Марта, а потом чуть дернула головой. — Ой, что это я здесь делаю?
Мда, быстро же она справляется с гипнозом. Ненадолго её хватило. Что же, тогда ещё раз займемся сексом, а потом постараюсь стереть память.
— Ты здесь расслабляешься душой и телом, — ответил я, после чего притянул Марту к себе. — Ну что же, надеюсь, ты передохнула, потому что я снова готов совершать подвиги!
Глава 35
Четыре дня спустя меня послали в патруль. Основные работы за снежную зиму были сделаны, поэтому люд начал маяться от безделья. Чтобы как-нибудь занять коллектив, нас начали посылать в патрулирование.
А нам что? Погулять и подышать свежим воздухом все же было лучше, чем находиться в пыльном помещении да загонять в лёгкие пары бензина и солидола.
На улице отчётливо пахло весной. Того и гляди начнут распускаться почки, а следом повеет свежестью молодой листвы. Признаться, я обожаю это время года, когда природа просыпается после зимней спячки и меняет грязно-серое рубище на изумрудный наряд из листвы и трав. Особенно классно было видеть мелкие цветки мать-и-мачехи, которые выныривают из-под палой листвы и тянутся маленькими солнышками к небесному светилу.
Меня направили вместе с майором Геннадием Дориным и прапорщиком-связистом Сергеем Головлевым.
Геннадий Дорин был из тех служак, которые стараются жить по уставу. Невысокий, крепко сбитый, он смотрел на жизнь исключительно через призму распорядка и правил. Какие-либо отклонения от буквы устава принимались им чуть ли не как личным оскорблением.
Сергей же Головлев был если не противоположностью Дорина, то весьма близким к этому званию. Если где кто и влипал в неприятную историю, то это в основном приходилось на долю Головлева. И всё равно с каждым разом ему удавалось выкрутиться, пролезал в такие щели, в какие не каждая блоха протиснется. Нескладный и высокий, похожий на штангенциркуль, Сергей не стеснялся своей угловатости, а наоборот, понимал шутки и сам не раз шутил над собой.
Я так понимаю, что в патрулирование их ставили вместе специально, чтобы один дополнял другого, а второй наоборот — сдерживал кипучую энергию первого. Я же был им сбоку припека. Просто ходил и вдыхал свежий воздух. По сути, патрули и не были нужны, так как дисциплинированные немцы из маленького городка любили покой и стабильность, но… Руководство сказало сделать — от нас требовалось взять под козырек и идти выполнять!
Эх, как же всё-таки хорошо было на улице… И на душе разливалась та самая отчаянная радость, какая бывает после опостылевшей зимы. Эта самая радость как будто бабочка вылезала из кокона замерзших за снежные дни эмоций. Хотелось улыбаться всем и каждому, пожимать руки и хлопать по плечу. А ещё хотелось влюбиться. Вот прямо так, чтобы до зубовного скрежета и стихов в тетрадку…
Сергей Головлев тоже чувствовал нечто подобное, так как без конца сыпал анекдотами и травил байки. Дорин только хмурился в ответ. Похоже, что все эти истории он слышал и не раз, а вот в моём лице Сергей нашел свободные уши, в которые можно было залить старые истории. Залить и ещё раз посмеяться.
А мне что? Лишний раз улыбнуться западло? Вот я и скалился шуткам, солнцу, проходящим мимо немцам…
От Зинчукова не было никакой информации, от де Мезьера тоже. Я находился в том самом состоянии, которое называют «спящее». То есть ждал определенных указаний, но сам не высовывался.
После эпизода с той худощавой наседкой ничего интересного не было. После секса я внес установку, что у нас с ней была только бурная страсть и ничего больше. Никакой информации она мне не давала, кроме той, что всё было «даст ист фантастиш».
— Вот, Борь, скажи, какая разница между советской девушкой и французской? — спросил в очередной раз Сергей.
— Языком владеют по-разному? — предположил я, ожидая какой-нибудь подвох.
— Не, — покачал он головой. — Когда советская девушка видит лягушку, она вскрикивает: «Ой, бл…!» А когда француженка видит лягушку, то говорит: «О-ля-ля!», а лягушка уже вскрикивает: «Ой, бл…!»
Я охотно посушил зубы. А чего же не улыбнуться, если эту шутку ещё не слышал?
— Опять старые анекдоты травишь? — буркнул Дорин. — Ты лучше Борису расскажи, как жену свою заполучил. Он-то вряд ли такое слышал.
— А что так? — заинтересованно откликнулся я. — Что за история?
Сергей прямо-таки расцвел на глазах. Он увидел во мне очень благодарного слушателя, а уж то, с какой охотой я улыбаюсь, возвело меня на пьедестал лучших на свете людей.
— Это очень драматическая история, — начал он театрально. — Началась она давным-давно, в городе Свердловске, ещё на школьных стульях и…
— В общем, жена у него красавица, а он уродился таким нескладенышем, — прервал театр одного актера Дорин.
— Вот что ты за человек? — возмутился Сергей. — Я же рассказываю!
— Да ты полчаса только то, что я в одно предложение уместил, будешь рассказывать. Давай без долгих прелюдий, — хмыкнул Дорин. — А то будешь тут трепаться, как за косички дергал и портфелем по башке бил.
— Никогда я её не бил портфелем по голове! — ещё больше возмутился Сергей.
— Ладно-ладно, не надо спорить. Что было