Тем более советских солдат. Это попахивает совершенно другим дерьмом.

— Борь, я готов! — сказал Дорин, улегшись на лавку.

— Добро. Тогда начинаем. Стенай как можно более убедительно.

Дорин улегся ближе к окну, схватился за живот и начал:

— А-а-а! А-а-а! Кишки огнем горят! А-а-а! Живот!

— Геннадий! Гена! — крикнул я в сторону двери. — Что с тобой?

Я показал оттопыренный большой палец и покрутил кистью, мол, продолжай.

— А-а-а!! Как же больно! А-а-а! — надрывался Дорин.

Мои кулаки заколотили по двери:

— Эй, есть там кто? Тут человек умирает!!! Гена, держись!!! Гена!!!

— А-а-а!!! Не могу!!! Как больно!!!

Серега переводил взгляд с одного на другого. Один лежал и стонал, второй колотил в дверь и пытался воззвать к чувствам пленителей.

— Помогите!! Да что же вы за люди-то такие?!! Помогите, тут майор умирает!!!

Мой слух уловил звук отпираемой двери. Я тут же отскочил в сторону и приготовился атаковать вошедшего, но…

Как только дверь чуть приоткрылась, как Серега сразу же завопил:

— Он за дверью спрятался! Ахтунг! Он спрятался за дверью! Это ловушка!

Признаться честно — такого я не ожидал. Не ожидал, что человек, с которым мы были в одинаковом положении вдруг возьмет, да и предаст. Не ожидал… Потому упустил момент, когда можно было начать действовать. А впрочем, такого момента и не было — в мою сторону сразу же уперлось дуло пистолета.

И смотрел на меня пистолет так, как будто рука, его державшая, без раздумий нажмет на курок.

— Что же ты делаешь-то, сука! — проговорил Геннадий.

— Извини, товарищ майор, но так нужно, — улыбнулся Сергей.

— Зачем, Серега? — только и спросил я, наблюдая, как в нашу камеру заходит с улыбкой Лотар де Мезьер.

К нам зашёл ещё один человек. Только у этого человека вместо пистолета был автомат. Впрочем, это тоже доставляло мало радости. Чувствовалось, что оружие может быть применено при малейшем шухере.

— Затем, что хочется мне сладко спать и вкусно есть, — ответил Сергей Головлев. — Хочется супруге показать заграницу, а то дальше СССР никуда и не выезжала. Много чего хочется, но чего я добьюсь у себя? Только редкие вылазки? В ГДР меня больше уже не возьмут, из-за рапортов начальства, так и придется сгнить где-нибудь в Зажопинске…

— Сука завербованная, — выругался Дорин.

— Я сука завербованная? Да ты на своего товарища посмотри. Его хлебало тоже не медом измазано, а в говне извазюкано. Да, Боря? Или не ты с де Мезьером ручкался и Родину обещал предать без зазрения совести? А? Кто чертежи самолетов передавал?

Дорин с подозрением посмотрел на меня.

— Не знаю, о чем ты говоришь, — буркнул я в ответ. — Сам продался и других хочешь за собой потянуть?

— Ну да, ну да, — хихикнул Головлев. — Как будто я ничего не знаю. Или ты это для майора красуешься? Товарищ майор, ваш корефан Борис Смирнов та ещё шкура продажная. Если бы я не знал про него ничего… Но я знаю. И спланировали мы всё так, чтобы этого засранца взять. А ты… Майор, уж извини, но просто попался под горячую руку.

— Борис, это правда? — спросил майор.

И что мне говорить? Что я веду на самом деле двойную игру и не я на мушке у Лотара, а он на мушке «Гарпуна»? И что не предавал я Родину, а наоборот, служу ей беззаветно и борюсь с теми, кто ей угрожает?

Как это всё уместить в несколько слов, которые сейчас нужно сказать, чтобы не лишиться единственного союзника?

— Товарищ майор, этот пи… просто пиз…! — жестко ответил я. — Не был я никем завербован и всю дорогу служил Советскому Союзу!

— Тогда откуда ты так хорошо знаешь немецкий язык? — уколол меня Головлев.

— В школе хорошо учился, гнида, — парировал я. — Вот если бы ты также учился как я, то знал бы, что Родину продавать нельзя! А ты…

Я двинулся было к Сереге, но передергиваемый автоматный затвор остановил на половине пути.

— Ты! — ткнул пальцем Лотар на Головлева и показал на дверь. — Шнель!

Сергей с легкой улыбочкой прошел мимо меня и уже возле дверей остановился:

— До скорой встречи, друзья!

Вслед ему донеслись пожелания скорейшего пешего эротического путешествия.

Глава 38

Дорин молчал весь следующий день. Нам принесли скудный завтрак из остывшей овсяной каши и кружки воды. На обед к похожему пиршеству был добавлен кусок хлеба. Ужин тоже не радовал разнообразием. Чтобы в наши головы не приходило ничего героического возле окна вставал охранник с автоматом. Мы особо и не рыпались — не хотелось получать пулю-дуру...

— Мда, похоже тут очень сильно заботятся о нашем здоровье, — хмыкнул я, когда увидел поднос с ужином. — Заплыть жиром точно не сможем.

Дорин в очередной раз промолчал. Похоже, что после случившегося с Головлевым он не скоро сможет кому-нибудь доверять. Впрочем, я его не винил. На его месте я поступил бы также. Если уж тот, с кем делил хлеб в столовой, так поступил, то чего ожидать от остальных?

От жестких лавок болели бока. Шинель спасала, но был минус: натягиваешь на голову — мерзнут ноги, натягиваешь на ноги — холодеет голова. Также ноги замерзали, если их очень долго держать на полу. Комфорта никакого, только неопределенность и волнение.

Ведро в углу закрывали картонкой, так как выводить в туалет нас никто не собирался. Однако, запах проникал и сквозь картонку...

— Да уж, прямо-таки чувствую себя Эдмоном Дантесом, — проговорил я, когда новые сумерки закрасили небо за окном, а потом продекламировал. — Однажды в студеную зимнюю пору, сидим за решеткой в темнице сырой. Глядим, поднимается медленно в гору, вскормленный в неволе орел молодой...

Майор в ответ промолчал. Мда, контакт не налаживается. И вряд ли наладится в дальнейшем.

Кое-как снова удалось уснуть. Снилась какая-то чертовщина из сирийского прошлого. Куда-то бежали, в кого-то стреляли. Сквозь сон слышался лай собак и резкие окрики охранников. Реальность накладывалась на сон, создавая тревожные картинки.

Утром снова скрипнула дверь. В комнату вошли двое с оружием. Один из охранников показал на меня и скомандовал:

— На выход!

Я оглянулся на Дорина, тот хмуро уставился в окно.

— Не прощаюсь, — коротко сказал я и двинулся следом за мужчинами.