майора в живот кулаком, отчего тот согнулся пополам. Дорин даже упал на одно колено, не сумев удержать равновесие. Де Мезьер занес кулак, чтобы опустить его на голову майора, но...

В мозгу резко вспыхнуло: "Наших бьют!"

В машине я понимал, что в лоб майор получил за непонятливость, а тут... Тут было просто издевательство над человеком, чтобы сломать, чтобы подчинить. И вот это самое "наших бьют" затмило на миг инстинкт самосохранения.

Я не дал опуститься кулаку де Мезьера, заехав тому в зубы с локтя. Даже успел чуточку порадоваться — отомстил ему за уличный удар, за тот раз, когда провожал Ангелу Доротею. Де Мезьер отшатнулся, ударился о стоящий неподалеку штабель, я было дернулся к мужчине с блеклыми глазами, чтобы тот тоже не остался без "подарка", но в этот момент грянул выстрел.

— Хальт! Хенде хох! — крикнул Лотар, сжимая в руке пистолет.

Костяшки пальцев побелели от напряжения, он переводил ствол с одного человека на другого.

— Твою же мать, точно как в фильме про войну, — протянул Сергей, поднимая руки.

— Шайзе, — сплюнул кровавую слюну приходящий в себя де Мезьер. — Ты мне за это ответишь.

— Да мы квиты, — ответил я.

Де Мезьер промолчал, только показал на дверь в комнату стволом "Узи". Вместо него ответил Лотар:

— Забирайте свою падаль и заходите в комнату. Скоро за вами придут!

Я помог шипящему матом майору подняться. Под дулами оружия мы зашли в комнату, за нами лязгнула дверь и закрылся засов.

— Вот такое вот кино, — почесал затылок Сергей. — Нет, в подобной жопе я пока ещё не был...

Глава 37

Через пять минут после того, как нас заперли в комнате, снаружи раздался звук мотора. Это уезжала та самая злополучная «буханка», которая нас сюда доставила. Через зарешеченное оконце мы видели, что де Мезьер и мужчина с блеклыми глазами уехали. А вот Лотар остался. Скорее всего, где-нибудь засел неподалеку.

До самого вечера нас держали в неведении. В обед просунули в приоткрытую щель поднос с тремя мисками овсяной каши и тремя кружками чая.

— В чем причина нашего задержания? Чего молчишь, фриц? — спросил Дорин, когда молчаливый охранник просовывал еду.

Тот не ответил и закрыл дверь. Вот и весь разговор. Нам тоже говорить особо не хотелось, но и молчать было тоскливо. Основной тон задавал Головлев. Он рассказывал про свою жизнь, параллельно выпытывая про нашу. Я особо старался не распространяться. Выдал пару легенд из прочитанного или из чьих-то воспоминаний. Дорин тоже был неразговорчив.

На улицу упали сумерки.

Дорин оглянулся на нас:

— Ребята, это вообще ненормальная хрень. Вот так вот просто, посреди бела дня… Вообще ни к какие рамки не лезет. Ни допрашивают, ни разговаривают, ни даже в туалет нормально не сводят… Я пока терплю, но, похоже, не зря вон то старое ведро в углу поставлено. Есть какие мысли?

— Может, подкоп сделаем? А что? Я в книге читал, — сказал Головлев.

— Про Монте-Кристо? — на всякий случай спросил я.

Тот кивнул в ответ.

— Так там аббат Фариа три года рыл подкоп и попал в камеру к Дантесу, — на всякий случай уточнил я. — И потом они вместе рыли другой подкоп. Вот только Дантес сбежал не по подкопу, а подменив тело умершего аббата своим. Кто будет аббатом?

— Я коммунист, мне аббатом быть нельзя, — ответил майор.

Я чуть не заржал, но понял, что он вовсе не шутил. Ну да, был серьезен, как танк. И смотрел на дверь, которая и не думала открываться больше.

— А я слишком много грешил, чтобы в святые отцы подаваться, — хохотнул Сергей.

— Мда, эта идея отпадает. Надо искать другой вариант, — кивнул я.

Чтобы как-то занять себя, я подошел к двери и начал её осматривать. Обычная дверь. Петли укрепленные, так просто не сорвать. Я успел заметить, что снаружи обшита ещё металлическими листами. Решетка на окнах тоже стояла на совесть. Подобную решетку принято ставить в психбольницах, чтобы особо буйнопомешанные не убегали. Я подпрыгнул, повис и подтянулся.

Нет, такую только выдергивать с помощью троса и трактора. Сделано с немецкой тщательностью.

Что же делать? Ждать, пока за нами придут?

Вот только что-то мне подсказывает, что придут за нами не просто так. И будут нам задавать вовсе не вопросы…

Зачем мы сдались? Можно же было… А что можно было? Против пуль с кулаками лезть? Так это только в сказках и фильмах бывает. В реальной жизни всё не так. В реальной жизни всё бывает гораздо хлеще. Но я не полез на де Мезьера не потому, что опасался за свою шкуру, а потому, что выстрелами могло зацепить людей рядом. А они-то ни в чем не виноваты.

Я посмотрел на Головлева. Он хмуро ковырял ложкой в миске с кашей. Его мысли относительно подкопа выглядят дурацки, но вот относительно побега…

— Серега, а ты притворяться умеешь? — закинул я удочку.

— Смотря что нужно делать. В школе участвовал в театральных постановках, даже думал в училище поступать…

— Надо изобразить умирающего от отравления. Сможешь? Похрипеть там, попускать слюни. Пёрнуть даже можно, чтобы выглядело убедительно.

— Думаешь сработает? — Головлев с сомнением посмотрел на меня.

— В любом случае, пока не попробуем — не узнаем, — пожал я плечами.

— А может дождемся до освобождения? Выясним, что от нас хотят… — с сомнением посмотрел на меня Сергей.

— Я изображу. Скажи, где лечь и что делать, Борис, — откликнулся Дорин.

— Вот тут вот, чтобы от дверей не было видно, и им пришлось чуть больше приоткрыть, — показал я на лавку в дальнем от двери углу. — Нужно будет стонать как можно громче. Дальше я встану за дверью и выскочу, как черт из табакерки. Уверяю вас — драться я умею. А дальше вырвемся на свободу, сообщим куда нужно и накроем всё это осиное гнездо.

— Так себе план, — покачал головой Головлев.

— Всё-таки лучше, чем пятнадцать лет рыть подкоп, — парировал я в ответ.

— Не, ну я бы подождал. Вдруг там чего в самом деле спросят и отпустят? — проговорил Сергей.

— Серега, это не штази. Те не стали бы рисковать с рукоприкладством, — теперь уже пришла моя очередь качать головой. —