Мысленно отложив и это дело, я перевернулась, нырнув так глубоко, что легкие болезненно сжались, а вынырнув на поверхность, поплыла на встречу с Маурой. Судя по положению солнца, после полудня прошло около двух часов. Далее медлить не стоило.

– Морская львица! – приветливо махала рукой Панеттоне, пока я шлепала к ней по мелководью. – Нимфа, русалка!

Я натянула на мокрое тело сорочку, чулки, фрейлина застегнула на спине платье.

– Ты поговорила с кракеном?

– С головоногом, потому что…

– …кракены вымерли сто лет назад! – хихикнула Маура. – Так что?

– Да, она будет ждать меня через четыре дня после заседания Мусорного Совета.

– Мы прогуляем школу?

– Я – абсолютно точно. Ума не приложу, как мне удастся ускользнуть из-под наблюдения.

– У меня есть миленькая гондола, припрятанная неподалеку от «Нобиле-колледже-рагацце».

– Прекрасно. Я воспользуюсь ею. Совет начинается в полдень, предположим, к трем мы отправимся на занятия…

План побега сложился легко. Подруга кивала, с ним соглашаясь.

По дороге к месту пикника мы болтали на темы отвлеченные. Например, где именно я буду носить выигранные у Такколы кинжалы и как именно можно заставить страдать повинного Эдуардо, прежде чем простить.

Маура вдруг остановилась:

– Чикко! Филомена, мы забыли малышку-мадженте!

– Где?

– Я отпустила ее погулять на песке. Ступай вперед, я разыщу саламандру и нагоню тебя бегом.

Когда я подходила к скальному уступу, с которого и начинала свой заплыв, на тропинке показалась парочка, идущая навстречу. Женщина была Карлой, а мужчину я сперва не узнала, тем более что солнце светило ему в спину. Довольно высокий, но пониже ожидаемого супруга и слишком для Чезаре широкоплечий. И лишь когда лучи позолотили его шевелюру, я выдохнула:

– Эдуардо?

Синьор да Риальто как раз говорил донне Маламоко нечто гневное. Молодые люди были столь увлечены беседой, что пока не обратили на меня внимания. Эдуардо замахнулся, будто желая ударить мою подругу, Карла шагнула в строну, развернула корпус и толкнула да Риальто в бок. Он рухнул с обрыва.

Я подбежала к Карле.

– Что ты наделала?

– Остудила чью-то горячность. Ублюдок никогда не получал сдачи от слабого пола.

Заглянув вниз, головы Эдуардо над поверхностью воды я не заметила. А он уже должен был вынырнуть.

– Он умеет плавать? Потому что Панеттоне…

– Маура – нет. – Карла тоже заглянула вниз. – И этот стронцо прекрасно об этом знал, когда толкал малолетнюю сестренку в море близ острова Мурано.

– Боже мой, Карла, ты его убила!

Разбежавшись, я сиганула вниз, даже не скинув туфель, их я лишилась уже в воде. Пришлось нырять дважды, прежде чем я наконец обнаружила бездыханное тело Эдуардо за каменным уступом. Если в прыжке он расшиб голову, это верная смерть. Но крови в воде я не заметила.

Подплыв к синьору да Риальто, я схватила его за воротник и потащила на поверхность. Придется заложить немалый крюк, прежде чем берег позволит нам вернуться на сушу. Пусть Эдуардо вдохнет воздух, и мы понемногу…

Он дернулся, замолотил руками.

– Тихо, – велела я, – просто дыши и расслабь конечности. Я вытащу обоих.

Эдуардо меня не слышал. Как безумная макака, он пытался забраться на меня, обхватил руками, утапливая своей тяжестью. Я едва успела вдохнуть, прежде чем погрузилась с головой. Попыталась вырваться. Пусть он обессилит, и тогда я смогу…

Каменный уступ оказался слишком близко от нас, Эдуардо дернул мои волосы, висок обожгло болью, и сразу же удар по затылку вышиб из меня дух. Я ахнула, соленая вода ворвалась в легкие, в глазах потемнело, я лишилась чувств.

Брат Грифон запер дубовую, окованную железом дверь и повернулся к собравшимся.

– Страус взглядом своим высиживает яйца! – значительно провозгласил он.

– Добродетель его превосходит все прочие, – ответили присутствующие нестройным хором.

– Еще раз, братья. – Грифон воздел руки, будто дирижер, и возвестил напевно: – Стра-ус взглядом сво-им вы-си-жи-ва-ет…

– Добродетель! – возопила братия вразнобой. – Его! Превосходит все прочие!

И это главу не удовлетворило. Он извлек из-под плаща тонкий стек.

– Это вопрос эмблематики, братья. А эмблема – основа основ. Давайте по одному. Вы, брат Воробей, начинайте со мной.

Названный господин подобрался в кресле и старательно принялся повторять «основу основ», следуя взмахам дирижерской палочки.

Высокий синьор, сидящий поодаль, закашлялся, кажется, скрывая смешок.

– Экселленсе, – шепнул его спутник, так же, как и все собравшиеся, облаченный в мешковатую тунику Птичьего Совета и скрывающий свое лицо под маской Вольто. – Держите себя в руках, или нас изгонят с позором.

– Позор? – прошелестел вампир. – То есть, по-вашему, маэстро Дуриарти, этот спектакль не состоит из него чуть более чем полностью?

– Брат Пингвин, – обратился председатель к Дуриарти, – наш новый член, брат Ворон, за которого, замечу я мельком, вы поручились головой, изволит выражать неудовольствие?

– О брат Грифон, – прошелестел экселленсе, – отнюдь. Не неудовольствие, а восторг, ибо только что мне открылось полное значение эмблемы нашего братства.

– В чем же оно состоит? – скептично вопросил глава.

– Если перевести ее дословно на высокую латынь…

– Довольно, брат Ворон, – замахал руками Грифон. – Ваша образованность поразительна. Но давайте оставим ее при вас, позволив прочим братьям совершенствоваться в поисках истины самостоятельно.

– Что там? – переспросил спутника Дуриарти, когда председатель вернулся к своему экзамену.

– Наш милый главный заговорщик присвоил девиз одного крайне старого и авторитетного тайного общества, лишь переведя его на аквадоратский диалект.

– Как вы мудры, хозяин.

Кукольник воровато просунул руку под маску и, положив что-то в рот, аппетитно захрустел.

Брат Грифон, экзаменующий членов общества по одному, приблизился к ним. Экселленсе втянул воздух скрытыми под маской ноздрями и послушно повторил девиз, маэстро Дуриарти успел дожевать, пока очередь дошла до него.

– Ну что ж, братие, – председатель вернулся к своему месту во главе стола, – страус своим взглядом высиживает яйца?

Многоголосье ответило слаженно и напевно.

– Прекрасно! Заседание Птичьего Совета объявляется открытым. Наше тайное общество, как все вы уже осведомлены, заботит не смена власти, а избавление безмятежной Аквадораты от элементов нежелательных. Мы – борцы с нечистью, заполонившей наш город.