исторически новый тип государства. Точнее, не захотели. Мы забыли, зачем оно нужно само по себе. А как средство сохранения мирового первенства оно показалось негодным. Да и от первенства мы устали. Однако новое русское государство выжило, защитило себя само и напомнило нам о своих нужности и значении. Созданное СССР социалистическое государство начало освоение политических прав — суверенизацию — и стало превращаться в народное.

Что мы защищаем и на чём стоим

Суверенитет — это способ существования власти в государстве. Он опирается на точное знание, что именно мы способны защитить, от кого и от чего. Любые формальные рассуждения о суверенитете бессмысленны, как, например, ставшие популярными представления о полном и частичном суверенитете. Любая власть и государство вынуждены с кем-то и с чем-то считаться. Но понятие суверенитета для того и нужно, чтобы выделить сущности, ради которых и учреждаются государство и власть, которые являются исключительной сферой их бытия. Можно сказать, что суверенитет — это пределы, в которых осуществляется государственная власть, совокупность проявлений власти и государственности, в отношении которых не может быть никакого компромисса с чьим-либо посторонним влиянием, не говоря уже о приказе. Так что суверенитет либо есть, либо его нет. А если нет, то нет и государства.

Мы уже навязали европейской цивилизации социализм. И не только ей. Защищаясь от западных колонизаторов, коммунизм и социализм на вооружение взял Китай. Того, что мы достигли в 1921 году, он достиг лишь к 1949-му, так и не завершив дело революции на Тайване. Мы в 1991-м потеряли много больше, чем то, что значит Тайвань для Китая. Китай сразу назвал себя народным государством, а мы не сделали этого до сих пор, хотя именно народное государство, народная империя есть то, что мы завоевали в XX веке. Китай пошёл в рабство США, чтобы поднять своё хозяйство. Мы бы никогда не пошли — но на этот раз нам бы и не предложили. Своё хозяйство мы восстанавливали сами — в третий раз за сто лет. Китай создал огромное, но неустойчивое богатство. Которого всё равно не хватает на всех китайцев. И до сих пор не вооружился достаточно, чтобы бросить вызов США. А мы бросили, потому что вооружились. Что мы должны защищать, если хотим выжить? Каков наш имперский путь?

Чтобы ответить на этот вопрос, нужно проектировать. То есть вернуться к той работе, которая остановилась в нашей стране после смерти Сталина. Но ничего проектировать мы не сможем без суверенитета в области мысли, действительной, а не кафедральной философии и подлинного образования, не оказывающего услуги, а формирующего гуманитарный авторитет, открывающего доступ к культуре. В мире нет другой России, и понимание наших проблем — исключительно наша забота. Нам надо набраться смелости иметь собственный исторический взгляд на мир в целом и на себя в нём — как это делали наши предшественники. Это и значит быть русским. Мы должны ответить на вопрос о человеке — кто это? Как мы его понимаем? Как мы понимаем себя в человеческом качестве? Надо восстановить и продолжить все линии русской мысли, обосновывающие это понимание.

Пустым словом с большой буквы — «Человек» — с лёгкостью оперирует неолиберализм, подчиняя ему всё, что угодно, государство прежде всего, но никак человека не раскрывая. И не случайно. В этих рассуждениях «Человек» — всего лишь алгебраическая переменная, место, куда неявно и негласно подставляется весь набор страстей и смертных грехов, а по социологической нужде — и так называемое «Общество», несмертная общность индивидов, понимаемая зоологически, как стая или, масштабнее, как вид. Марксизм в конечном счёте утверждал именно общественную сущность человека. Исключение метафизики души во всём её объёме — от древних греков до христианства — было главным в марксизме, соединившим английский экономический либерализм с немецкой гегелевской ересью Абсолютного Духа. Либерализм, в том числе и марксистский, отрицает культурную сущность человека. Понятие народа невозможно без понятия человека. Для либерализма «Народ» — такая же пустышка, как и «Человек», но Народа либерализм боится больше — как реального, воплощённого и действующего в истории Человека.

Мы наследники платоновской линии, развитой христианством: человек идет к Богу, который Сам сделал шаг навстречу человеку, стал человеком, умер как человек — и воскрес как человек. Человек способен возродиться, уподобляясь Богу, идя к Нему, какая бы катастрофа и гибель с человеком ни приключилась. Метафизика, понимаемая как бытие, вообще не может быть метафизикой человека. Бытийствует природа, в крайнем случае — общество. Человек же есть умирание и рождение, воля и действие, чувство и мысль. Мы — православные, прошедшие через ересь человекобожия, через иллюзию замещения Бога человеком, убийства Бога (не всю правду сказал Ницше о смерти Бога) в её самом радикальном варианте. И мы при этом храним эталон христианской веры, который позволяет эту ересь преодолеть.

Мы противники аристотелевской линии философской мысли, продолженной английским натурализмом-эмпиризмом, согласно которой человек — политическое животное. Мы противники английского философского понимания человека как эгоистического индивидуума (социального атома), ограниченного другими такими же индивидуумами. Поэтому в наших моральных представлениях человек обладает не только врождёнными правами, но и обязанностями. Человек определяется совестью, которая дана каждому — и именно она источник позитивной свободы. Мы отдаём себе отчёт в том, что каждому рождённому только предстоит стать человеком, поскольку это сущность идеальная, а не материальная. Мы наследники философии, понимающей человека как государственного деятеля, обустраивающего жизнь народа. Иными словами, без эстетического, нравственного и мыслительного суверенитета мы никакого собственного государства не спроектируем.

Советское народное хозяйство было суверенным, вплоть до автаркии, которая, впрочем, никогда не была абсолютной. Мы многое брали у мира и многое ему дали. Сегодняшнее российское хозяйство не суверенно технологически. Хозяйственный суверенитет вовсе не предполагает полной материальной автаркии, когда всё производится на территории государства его предприятиями или предприятиями его граждан. Но всё жизненно важное: вооружения, транспорт, продовольствие, лекарства и медицинское оборудование, — должно производиться внутри империи. Это касается и тех отраслей культуры, в которых отсутствие необходимых технических средств и квалифицированного персонала может препятствовать нормальной деятельности, созданию произведений — например, кинематографии. А значит, должны производиться знания, технологии, станки, материалы, энергия и происходить обучение людей по широкой номенклатуре специальностей. Нет пока и финансового суверенитета — правда, его нет ни у кого. Мы вынуждены будем к нему прийти. И самый верный путь — заставить противника самого подталкивать нас к этому. Экономический суверенитет предполагает как хозяйственную, так и финансовую самодостаточность и самостоятельность.

Основная угроза территориальному суверенитету для нас формируется изнутри, в результате «успехов» управления извне. К «общедемократическому» инструментарию разрушения государства противник хочет