— А чего он мотался-то?

На «Пробел» в этот момент вдруг снизошло безлюдье. То есть в зале не было буквально ни одного клиента. Анюта заскучала. Анюта обратила все своё внимание на разговор Игоря. Явно озадачившись тем, кто, собственно, «мотался», она незаметно пододвинулась чуть ближе к Критовскому. Игорь прикрыл трубку ладонью.

— Имейте совесть! Мне поговорить нужно.

— Если ты не имеешь совесть, то твоя совесть поимеет тебя! — пришел на выручку другу Жэка, в срочном порядке принявшийся развлекать Анюту всевозможными россказнями.

— Где он только ни был, — продолжал Редактор, — Но работал в основном в Эмиратах. Официальная версия — дипломат. Второй человек в посольстве… Кстати, Он нигде не фигурировал сам по себе. Вечно со свитой. Жена, бухгалтер, секретарша, и плюс еще несколько человек телохранителей. Впрочем, последние слишком часто менялись, чтобы можно было причислять их к костяку свиты. Говорят, будто телохранители не приживаются у вашего Героя из-за излишней привередливости его бухгалтера — старика-корейца с очень специфическими взглядами на жизнь. Старик то ли скуп не по рангу, то ли требователен не по возможностям… Об этом бухгалтере-корейце, кстати, наверняка можно будет нарыть что-то очень интересное. Говорят, у него прескверный характер. Но он практически «член семьи», и к тому же духовный наставник жены Героя, поэтому все его терпят… Впрочем, это просто сплетни. Если придерживаться строгих определений и излагать лишь доказанные факты, то история Героя будет выглядеть скучно. Книге здесь разгуляться негде… Блестящая карьера дипломата внезапно обрывается из-за проснувшейся вдруг тяги к родному городу. Вернувшись на родину, человек, ранее бывавший здесь лишь наездами, наконец, ощущает себя счастливым. Решив заняться благоустройством здешних мест, наш Герой баллотируется в депутаты гор. совета. Слава Богу, думать о хлебе насущном ни ему, ни семье не приходится — еще во времена своих недолгих побывок в городе, Герой выкупил одну из разлагающихся городских гостиниц и привел её в должный, то бишь не разлагающийся, но разлагающий, вид. Не без помощи иностранных капиталов и отечественных трудовых ресурсов, разумеется. Но и та небольшая доля в прибыли, что принадлежит в этом бизнесе лично Герою, вполне способна перекрыть все его здешние расходы… В общем, официально все очень добропорядочно и благопристойно.

— Одну минуточку, — Игорь демонстративно отвернулся от настойчиво требовавших освободить телефон коллег. В конце концов, он, Игорь, первый раз в жизни занял линию. Ничего удивительного, что Анечка считала её своей собственностью. Она уже столько просидела на этой линии, общаясь с подрастающей по телефону дочерью, что просто срослась с этим аппаратом. Теперь ревновала его к Игорю и, прикрываясь рабочей надобностью, грозно хмурилась на нерадивого Критовского. — Г-н Главный Редактор, но ведь вы сейчас попросту пересказываете мне общеизвестную информацию. То есть спасибо, конечно, но… Что вы там о неофициальном взгляде на нашего героя говорили?

— О неофициальном я молчал, — сухо заметил Редактор, — Вы интересовались содержанием файла о вашем Герое, с компьютера моего Зама? Теперь не отнекивайтесь. Я подумал, что идею книги вы все равно не отбросите (добрым советам такие как вы, я надеюсь, не внимают), и решил вам помочь. Чужой компьютер распаролил… А вы еще и в претензиях!

Игорю было тошно от самого себя. Наврал чепухи какой-то, а люди в тебя поверили. Репутацией рисковали, в чужие компьютеры тебе за информацией лазили. Книга, мол, вещь капризная, если факты не подкопить, извести автора может. Грех, мол, литератору не помочь… Наврал. А сам и не думал ничего такого писать.

«Нехорошо получилось… Может, и впрямь в Саноописатели податься? Тема, вроде, интересная…»

Тут Игорь вспомнил, что все его «слова для писательства» давно уже одичали. Теперь не даются в руки, ускользают сквозь дырявые мысли. Кроме того, все они, эти слова, уже были. У кого-то, где-то, зачем-то… Острый приступ ненависти к собственной профессии заставил Игоря на миг задохнуться. Можно ли так зависеть от благосклонности каких-то жалких слов, нелепых последовательностей звуков?

— Ладно, — Игорь решил признаться, — Не стану я ничего писать. Передумал.

— Да я не в том смысле. Критовский, фи! Не уподобляйтесь капризно-обидчивой барышне… Если неофициально, то, говорят, что ваш Герой имел непосредственное отношение к продаже оружия воюющим странам. Только опомнился вовремя. Решил выйти из дела, как только стал очень богат. На следующей ступени, — когда человек становится слишком богат, — в этом мире обычно убивают. Ваш Герой — мужик мудрый. Опять же, ему есть что терять… Ну, не захотел он быть трупом! Сумел вовремя остановиться… Теперь вот на совершенно другие рельсы перестраивается. Вон даже в политику полез…

— Красиво это… — не удержался Игорь, — Идея про ступени и про грань между «очень» и «слишком»…

— Увы, я не автор. Лишь пересказываю услышанное. На одном банкете наш Герой говорил это моему Заму.

— И про оружие говорил?

— Нет. Про оружие говорят другие. Те, кто вокруг.

— Мало ли что они говорить будут. Завидуют, вот и… С их слов писать нельзя.

— Простите, не собирался влезать в дискуссию об источниках информации. Хотите, — проверяйте, хотите, — нет. Все, что общеизвестно, наверняка никому интересно не будет. Был, не сидел, не привлекался, женат, у них сын…

«Женат. У них сын. Женат. Сын…» — сначала просто эхом, а потом уже и с настойчивостью заевшей пластинки заклокотало в мозгу, — «Женат. Сын… У Веры есть сын?!» — оформилось, наконец, в слова невозможное.

Игорь не помнил, как он попрощался с редактором. Не помнил, как вернул Анечке драгоценный доступ к уху подрастающей дочери, не помнил, как оказался за спиной у что-то спокойно объясняющей заказчикам Веры… Начинать разговор при посторонних было нельзя. Игорь раскачивался взад-вперед на тонких подошвах туфель, мысленно подгоняя время.

«Немедленно понять. Немедленно спросить. Если у Веры есть сын, тогда вполне понятны её обязательные визиты к мужу. Понятно, чем они так связаны…» — собственные мысли разрывали голову Игоря изнутри, чужие — атаковали снаружи, — «Но… как она могла? Как могла не рассказать? Настолько не доверяет? Бред! Это все невозможный, сумасшедший бред…»

Когда в «Пробеле» в очередной раз зазвонил телефон, Игорь даже не вздрогнул. И без этих звонков, было от чего дергаться.

— Вера! Иди скорее! Тебя муж к телефону! — Анечкина фраза насквозь пронзила замерший на мгновение «Пробел».

Игорь ясно ощутил, что больше не может. Сейчас убьёт кого-нибудь или убьётся сам. Предохранители перегорели. Где-то на дне сознания надрывно выла сирена экстренной капитуляции. Сочувствующий взгляд Жэки, всезнающая усмешка Анечки, отводящий глаза Тоха, Палюрич, подмигивающий особенно хитро — они все всё понимали. И про сына знали, наверное…

Решение сначала оказалось принятым, а уж потом поставило об этом в известность мозг Игоря.

«Пробел» потерял свою чистоту, «Пробел» безнадежно испорчен, «Пробел» должен исчезнуть…