Прижимая рукой к спине тяжеловесный и колючий чугунный брусок, который он засунул за ремень брюк и прикрыл пиджачными фалдами, Додик, мелко семеня, приблизился к своей «девятке». Там на переднем пассажирском сиденье его должен был дожидаться напарник.

И зачем Додик таскал его сегодня весь день с собой? Вообще-то Поляничев нужен был ему только как силовая поддержка, когда в плане стояла операция по прочесу пустых квартир, которую проводить в одиночку было рискованно, или как тягловая сила, если добыча предполагалась громоздкой.

За небольшие деньги этот олух соглашался помочь, не вникая в подробности. Но сегодня лучше было бы его отпустить после окончания первой части программы. Вот только Додик не проинтуичил, за что и поплатился.

Алекс не сидел внутри «девятки», он стоял, привалившись к капоту, и курил. Додик не разрешал ему курить в салоне. Тем более такую дрянь.

Уже открыв водительскую дверь и примерившись пристроить зад на сиденье, хоть украденный раритет на пояснице этому здорово мешал, но не извлекать же его из брюк на виду у всего честного двора, Додик почувствовал, как что-то проскочило внутри штанины, с глухим звоном выпало наружу и закатилось за колесо. «Чернильница, падла», – догадался он.

Алекс, с ходу сообразив, в чем дело, выпавшую часть подхватил и спрятал в карман ветровки, а потом обежал машину спереди и загрузился на пассажирское сиденье. Компаньоны рванули прочь и подальше.

Додик, отъехав пару кварталов, остановился и извлек наконец из-за ремня чугунную чушку, позвякивающую крышечкой чернильницы. Сунул чушку напарнику, чтобы тот спрятал добычу в переноску. Алекс предмет из его рук перехватил, но, вместо того чтобы сразу же его поместить в замызганную спортивную сумку с полустертой надписью «Reebok» на боковом кармане, начал вертеть в руках и рассматривать с не свойственным для него вниманием.

– Надо же, тут и дарственная надпись есть, – сказал он задумчиво, а потом углубился в чтение округлых буквочек, выгравированных на полированной поверхности пластины, которая явно не имела отношения к данному каслинскому литью, а была припаяна позднее.

Додик ругнулся, выдернул из рук Алекса раритет и принялся изучать эту самую пластину, а заодно уж и ажур задней правой лапки.

Лапка его порадовала, а вот инородная пластина с поздравлением какого-то Дорошина с какой-то там годовщиной – так его и разэтак – огорчила. Хотя психовать не стоит. Если подойти к делу вдумчиво, пластину можно без последствий отделить, лысые места замазать молотковой эмалью – клиент ничего и не заметит.

Пока вертел в руках постамент, вторая чернильница тоже вывалилась из гнезда и с тихим звяканьем соскользнула на ковролин под кресло. Додик вернул постамент Алексу и буркнул: «Уложи все в пакет. Подними, что там укатилось. Пакет спрячь в сумку». Тот пыхтя полез шарить под сиденьем.

Всю дорогу напарник сидел молча и даже не заговорил о том, что дело нужно бы отметить, гонорар взял как-то вяло и попрощался странно.

Расстались они уже в Алексовой будке, прилепленной к задней стене продуктового магазина. Возле будки толклись бомжи и пенсионеры, терпеливо поджидающие своего деньгодателя.

Додик вышел из машины вместе с Алексом, прихватив сумку с товаром. Поляничев направился отпирать свой «офис», а Додик тем временем шатался между бабульками, притащившимися сюда, чтобы сдать в обмен на деньги жестяные стопки сплющенных банок из-под пива и колы, урожай которых они собирали каждое утро, прочесывая места районных гуляний и шаря по урнам возле магазинов. Послушал, о чем вяло переругиваются уже «тепленькие» бомжи, ночующие под крышей соседнего ДК работников здравоохранения, который, судя по размытым буквам на картонном щите, является памятником архитектуры. Еще на щите было написано, что реконструкцию памятника государство обязуется закончить в третьем квартале позапрошлого года.

Воспользовавшись тем, что Алекс отвлекся на перебранку со скандальной правдолюбивой пенсионеркой, Будимир Стефанович прошел к нему за прилавок. Сторожко извлек из сумки пакет с товаром, обернул найденной тут же тряпицей, уложил в какую-то коробку, коробку задвинул подальше, в глубь стеллажа, на самой его нижней полке.

Разве мог Будимир Стефанович оставить такую важную вещь в машине? А тем более нести ее домой? Вдруг залезут воры, наведенные недоброжелателями и завистниками? Вдруг налетят грабители, наведенные теми же самыми? Вдруг милиция? То бишь полиция? А у Алекса в его тряпье и старье вкупе с цветным ломом никто никогда и ничего искать не станет.

В тот же день бодрый и радостный Будимир Стефанович связался с заказчиком и обговорил с ним место встречи, заодно еще раз уточнив условия сделки. На завтра он устроил себе выходной, а утром третьего дня подъехал к Алексову пункту, но Алекса на месте не застал. Пункт был закрыт, на двери висел огромный амбарный замок.

Пожав плечами, Будимир Стефанович отбыл по делам, решив заехать позже. Время пока было. Но позже все повторилось, приемный пункт все так же был заперт, а под его дверями уже толпились страждущие и жаждущие, поругивающие лениво, но с пониманием вновь запившего приемщика.

Особо поэтому не волнуясь, он позвонил своему напарнику домой, рассудив, что тот может еще долго отмечать позавчерашний успех, который, надо сказать, к Алексу никакого отношения не имеет. Додик вовсе не собирался вытаскивать это чмо на его трудовой пост. Ему просто нужны ключи от хибары, и только. Пусть даст ключи и квасит дальше.

Тут, однако, обнаружилось, что Алекс был не пьян и не с похмелья, хотя и пребывал не в себе. На простой вопрос о товаре он вдруг так активно вспенился, что Додику стало ясно – нужно ехать к напарнику домой и разбираться в проблеме.

Приехал и поговорил. И разобрался.

Сначала Додик подумал, что Алекс хочет тупо денег. Типа повышения зарплаты. Потом, что он хочет очень больших денег, иными словами, решил подельника шантажировать. Потом до Будимира Стефановича дошло, что все дело в той долбаной чернильнице, которая теперь уже неизвестно где. Может, до сих пор лежит на полке, прикрытая тряпками и макулатурой, а может, в убогой квартирке Алекса в бельевом шкафу его гиппопотамихи-жены за стопками трусов и толстых колготок.

– Оказалось, что дело в этой чернильнице! В дурацкой надписи на ней! Будь она неладна! – напоследок истерично взвизгнул Додик и притих.

Алина насторожилась, почувствовав, что сейчас она услышит нечто важное. Что сейчас он произнесет нечто такое, отчего одним неизвестным в этом громоздком уравнении станет меньше.

Но Додонов умолк.

Пауза затянулась, сделалась безнадежной и глухой.

Чтобы как-то поощрить его дальнейшие душеизлияния, Алина сочувственно возмутилась:

– Неужели из-за такой ерунды он распалился настолько, что даже обозвал вас