И тут же поняла, как сглупила. И это было уже не исправить.

Додик не говорил, что Алекс обозвал его гнидой.

– Я вам не говорил, что Алекс называл меня гнидой, – задумчиво растягивая слова, повторил вслух ее мысли Додик, а потом вдруг заволновался: – Как ты узнала? Ты там была? Но я тебя там не видел!.. Или Алекс успел тебе все рассказать до того, как отправился на тот свет?

Он выкрикнул отчаянно:

– Я ничего, совсем ничего не понимаю! Я же ему звонил практически от подъезда… Я пришел, а ты спряталась? Я обыскал всю квартиру, я обшарил даже их вонючий сортир и драные антресоли! Никого, совсем никого в квартире не было, кроме меня и дохлого Алекса! Ты не могла ничего слышать! Но ты слышала…

Алина спросила напряженно:

– Когда вы пришли, Александр был уже мертв? И дверь была открыта?

– Нет, он был еще жив, – с непонятным смешком отозвался внезапно успокоившийся Додонов. – Некоторое время он был еще жив. А потом он стал уже мертв. Не надо было так меня обижать и пугать тоже было не надо. Я не герой, меня пугать опасно.

И он тихонечко засмеялся. Так, что Алине сделалось страшно.

За последние минуты она подзабыла про страх, начала надеяться, что еще сможет как-то договориться с этим неврастеником, как-то заговорит ему зубы, как-то умаслит или обхитрит. Когда она услышала этот его смех, то поняла, что он прошел свою точку возврата.

– Видите ли, уважаемая Алина… Он вздумал мне угрожать. Нет, ему не нужны были деньги. Я же говорю – придурок. Он орал, что пойдет в полицию и все расскажет про мои дела. Напрасно я возился с ним. Люди не знают благодарности. Он ревел, как ишак. Вы представляете себе ишака, деточка? Он ревел, что это была последняя капля. Как будто я силой заставлял его на меня работать. У меня ведь бизнес, вы понимаете? В каждом бизнесе свои правила и свои условия игры. Если у тебя нет прибыли, то и бизнеса у тебя никакого нет, вы согласны, Алина Леонидовна? Мне нужен товар, постоянно нужен новый и качественный товар, и, по возможности, даром. Чем меньше затрат, тем больше дельточка, согласны? Главное, этот Алекс не был никогда моралистом. Иначе бы он и пару дней со мной не продержался. Да разве сейчас есть где-то моралисты с такой-то безработицей? Тех грошей, что ему хозяин лавки платил, только на пиво и курево хватало, вот и подрядил я его информацию сливать, если какая-нибудь ценная вещь на горизонте забрезжит. Там среди нищих старух попадались экземпляры. И он со мной работал, долго, год почти, если не больше. Придурок он был, а не моралист, вот что я вам скажу. Сейчас я вам поясню, в чем дело. Мы ведь с вами никуда не торопимся? А дело в том, что его идиотка-падчерица, а ваша, пардон, подруга, доставляла ему некое аптечное средство. Алекс этой дурехе сказал, что плохо засыпает, а ее маменька часто принимать сие лекарство ему не дает. Вот подружка ваша еще и ему, помимо маменьки, капсюлки и приносила. Великолепное, надо сказать, средство, весьма быстродействующее. Пока старички возятся и достают с полки печенье, мы, а вернее, я, кидаю в их чаек таблеточку или две, по наитию, этого препарата, и старичок через пяток минуток уже в отключке. Берем вещь и уходим. Но это не всегда так, отнюдь, я же не маньяк. Это тогда только, если упорствует старая сволочь и не желает продавать за мою цену. Заломит несусветную, а откуда у меня такие деньги? Сам виноват, не надо было жадничать. Напарничек мой все это прекрасно знал, потому что при сем присутствовал неоднократно. И тут вдруг заявляет мне, что я урод или, как вы только что мне напомнили, гнида. Обидно. Обидно, потому что несправедливо. А крышу ему снесло как раз из-за этой проклятущей чернильницы. В тот раз Алекс был просто пристрастен. Вот если бы я эту вещицу у какого-то незнакомого ему пенсионера приватизировал, он бы не взбух даже на секунду. Получил бы свои комиссионные – ни за что, надо заметить, и забыл бы уже на следующий день. А тут сразу праведным гневом воспылал. Видите ли, я его школьную училку ограбил. Грозить начал. А мне оно надо? Мне мой товар вернуть надо. Я и пришел к нему товар вернуть.

Он опять умолк, собираясь с мыслями. Оживился:

– Послушай, лапушка, может, она все-таки у тебя, а? Скажи, где прячешь, а я тебя выпущу. Честно, выпущу сразу же. Я же видел, как ты в руках держала баночку ту самую. Чернильничку вставную, с крышечкой. Ты из квартиры Алексовой выходила и баночку выронила. Надо же, какая она прыгучая… Значит, и весь наборчик у тебя должен быть. Где же ему еще быть, деточка? Только у тебя…

Алина молчала, не зная, что ответить. Потом спросила медленно:

– А почему вы решили, что он пропал? Может, набор все еще там и находится, в этом приемном пункте. У меня машина неподалеку, могу подвезти. Хотите?

– Хитрая девочка… Нету ее там, я проверял. И дома у него проверял. Нету нигде.

– Зачем же вы тогда его убили? – спросила наобум Алина. – Теперь вот не узнаете уже, где эта вещь.

– Да? – заныл Додик. – А что мне делать оставалось? Набор он перепрятал, а мне грозил все в полиции рассказать!.. И денег не хотел… Я ему говорю: «Слушай, говорю, дружище, ну давай все забудем уже, ну не знал я, что ты так среагируешь! Ну ты пойми, мне эта вещь нужна – позарез просто!» А он как заведенный все «гнида» да «гнида». Я и решил, что нужно что-то кардинальное предпринять. Так сказать, одним махом двух зайцев… Сначала, думаю, этого обездвижу, а потом уж и товар найду.

– И как вы его… обездвижили?

– Ой, вы знаете, Алина, все получилось гениально, просто гениально. Он все возбухал, все слюной брызгал, а я моментик улучил и приложил его по затылку разделочной доской. Там у его коровы отличная разделочная доска стояла возле мойки. Толстенная, из липы, похоже. Ну, он отключился, я его на кушетку отволок, а потом влил в пасть микстурку. Он и уснул крепко-крепко. Знаете, Алина, в чем гениальность решения? Я вам сейчас все объясню. Ой, я так рад, что могу этим с кем-то поделиться!.. Трудно в себе держать, но приходится, это же секрет, в конце концов.

Он перевел дыхание. Алина онемела.

Это псих. Настоящий махровый