– Денис! Ты что, ее отпустил? А мы… мы как же? Надо было закрыть!

– А за что я ее закрою, по-твоему? – следователь сразу же рванул в контратаку. – Никаких оснований нет.

– Так нам бы мигнул, мы бы ее по-мелкому тормознули… Первый раз, что ли? Теперь как Горюна будем ловить?

– Очень просто! На живца.

– На…

– Ты ж рыбак, Олежа!

– Так…

Быстро сообразив, что к чему, Бекетов потер руки:

– Так это… мои ее не очень…

– Так пусть поглядят… Сейчас она сюда поднимется… Вы ведь на машине?

– Ну да…

– Скутер у нее. Еще одна машинка не помешает.

– Так…

– Не, «ноги» не дадут и на прослушку не поставят. Говорю ж – оснований нет, – Денис сокрушенно развел руками и заговорщически подмигнул оперу. – Сами справимся?

– Да, конечно, товарищ майор! С этакой-то козой… тьфу! Я сейчас дам указание ребятам…

– Давай… Потом загляни – покумекаем.

Хм… «товарищ майор». Однако! Однако же… не полковник.

Примерно через минуту, после того, как опер покинул кабинет, в дверь заглянула Настя:

– Товарищ следователь… Там сказали, вы подпись забыли на пропуске!

– Неужели забыл? Ай-ай-ай… Ну, давайте, Анастасия Валерьевна… поставлю… Всего вам доброго.

– До свидания.

После ухода девчонки Денис занялся какими-то рутинными вещами: сделал десяток запросов, отпечатал парочку постановлений и, поставив чайник, уже насыпал в чашку кофе, когда на пороге вновь возник старший опер Бекетов.

– Ого! Вижу, я вовремя.

– Садись, садись… тебе сколько ложек?

– Две. И три куска сахара.

– Ого… сахар еще ему! Ну, как там?

– В порядке все, – усаживаясь на стул, Бекетов усмехнулся. – Не срисовала коза. Да куда ей! Квартирку плотно пасем… Слышь, Денис… А ты откуда взял, что Горюн там точно объявится?

– Объявится, – сделав горячий глоток, следователь улыбнулся. – Точно. Потому как у них там любовь.

– Любовь? О как! Это у Горюнова-то?

– У Горюнова… Именно так.

– Так… а коза-то эта, Ратникова, с чего бы тогда нас на его хату навела?

– А потому и навела… Потому что знала, что Горюнов там не живет давно и появляться не собирается… А сейчас она ему позвонит, все расскажет. Что подозрения с нее сняты, что устала она… поплачется… Вот он и рванет.

– Горюн не такой дурак.

– А чего ему опасаться-то?

– Гм… ну, поглядим… Если в масть – с меня простава!

– Смотри… Я тебя за язык не тянул! Еще кофе?

– Кофе… А покрепче-то ничего нет?

В куртке опера, во внутреннем кармане вдруг заиграл «Найтвиш». Капитан вытащил смартфон:

– Да! Да что вы! Летим!

Денис вопросительно дернул шеей.

– Объявился Горюн! – Бекетов вскочил со стула. – Прямо сейчас к зазнобе своей и прикатил. Ты с нами?

– А как же! Едем… Летим!

Полковник распахнул глаза. Настя сидела, забившись в угол, и смотрела на него с таким страхом, словно вдруг увидела перед собой какую-то жуткую нечисть. Ожившего покойника или вурдалака… или даже самого дьявола!

– Вы… не тут… вас нет… я не вижу… не вижу вашей судьбы… И я не понимаю – как так?

– Чай-то допивайте, – вставая, усмехнулся Дэн. – И не бойтесь так – я вас не скушаю. И с собой в могилу не потащу. Вас, Анастасия, кое-что посерьезнее ожидает – суд.

– Лучше суд… – округлив глаза, прошептала разбойница. – Лучше кнут, Сибирь… чем рядом с вами. Вы… вы никто… Вас нет здесь, господин хороший! Я ни вас, ни будущего вашего не виду. Вообще ничего не вижу…

Давыдов задумчиво пригладил бороду:

– Это вы по глазам моим так решили? Или по руке?

– Не только…

– Ах, не только? – Дэн «закусил удила» и, схватив отпрянувшую девчонку за руку, резко повысил голос, можно даже сказать, закричал, как учитель на нерадивую и наглую двоечницу. – Так узнала, откуда я? Скажи! Ну, говори же!

– Не знаю! Не вижу! – испуганно дернулась девушка. – Ведаю только – кругом тебя – тьма!

– Сама ты тьма, – Денис вдруг успокоился… столь же быстро, как и разошелся. Правда и есть, чего орать-то? Раз уж она ничего толком не видит… одну только тьму… то больше и спрашивать незачем.

– Пардон, мадемуазель. Прошу простить, если вдруг чем обидел… Поверьте, не хотел.

– Я верю, – прошептав, Настя решительно взглянула прямо в глаза собеседника. – Я вижу… вижу…

– Что? Что именно видите? – Давыдов умоляюще сложил руки. – Какие-нибудь картины? Лица? Повозки самодвижущиеся? Что?

– Ни картин, ни лиц… – строго отрезала девчонка. – Ни этих ваших повозок. Вижу одно – в вас нет зла. Теперь вот, слава Господу, рассмотрела…

– Так покажете завтра путь? Уже с утра выступим…

– Да.

С утра и выступили. Точнее, еще на рассвете, едва только начало светать. Подморозило. Алая заря, занимаясь, охватила полнеба, вспыхнули золотом вершины высоких сосен. Сотня гусар и казаков продвигалась к разбойничьему гнезду быстрой приемистой рысью. Пару раз уже повернули – Настена показала, где. За пленницей следили, присматривали, но… Похоже, что никаких условных знаков она никому не подавала, бежать не пыталась, вообще вела себя смирно. Ну, а если уж замыслила завести партизан в болота, словно Иван Сусанин, то это уж на ее совести. Завела бы – не сбежала. На ближайшей сосне и повесили бы, не посмотрели бы на то, что девка. Или просто саблей зарубили бы. Чик – и готово. Пленница конечно же об этом догадывалась – чай, не дура. Так что, наверное, не следовало сейчас ожидать от нее какой-нибудь каверзы… никак не следовало, нет.

Вдыхая свежий морозный воздух, Дэн пытался привести в порядок свои, пришедшие в некоторое смятение мысли… В той, невероятно далекой, жизни он, однако, уже майор! Старший следователь. А это значит, что Денис Давыдов – тот Денис Давыдов – не умер, а вполне себе здравствовал, жил себе да поживал, с неизвестной степенью счастья. Академию закончил – это понятно… пошел работать в Следственный комитет… карьеру сделал, ага… и, похоже, уважением пользовался. Опера далеко не всякого следователя уважают, не со всяким – запросто…

Значит, жив себе Денис! Старший следователь, майор… Господи… А он-то тогда кто же? Вот, тот, который здесь, в 1812 году гонит проклятых ворогов от границ богоспасаемого Отечества нашего! Кто… Да уж… чего-нибудь бы полегче спросил. Ведьмочка, вон – и та не знает.

– Стоять! – завидев впереди, за деревьями, какие-то приземистые строения, Давыдов поднял руку: