Почувствовав, что она притихла и, похоже, обиделась, следователь произнес:

– А хотите, я расскажу вам, кто стал причиной несчастий семьи Клязьминых, и в частности ареста отца Эрики?

– Кто?

– Ни за что не угадаете.

– Говорите, коли начали.

Следователь еще немного помолчал, а потом с торжеством произнес:

– Ваша тетя!

– Да ну! – поразилась Жанна. – Любовь Михайловна?

– Она самая.

– И как же она сумела им навредить?

– Донос.

– Что?

– Видимо, украв у Эрики, первой жены вашего дяди, золото из ее шкатулки, ваша тетя сходила оценить свою добычу к проверенному ювелиру. Тот назвал ей сумму, от которой у женщины глаза полезли на лоб, а от зависти в голове все помутилось. Кипя от возмущения, ваша тетушка тут же кинулась строчить донос в ОБХСС. Знаете, что это такое?

– Структура, которая боролась с хищениями государственной собственности в Советском Союзе.

– И могу сказать, что сотрудники работали там не за страх, а за совесть. Многих нечистоплотных хозяйственников и чиновников вывели они на чистую воду и самостоятельно. Но, конечно, донос вашей тетушки стал для них дорогим подарком.

– А что хотела получить в тот раз сама тетя?

– Как это ни парадоксально, но в тот раз у нее не было видимой личной заинтересованности. Она хотела лишь справедливости и равенства для всех.

Ваша тетушка была далеко не глупой женщиной, она очень быстро сообразила: такие ценные вещи, которые нашлись в шкатулке Эрики, простому смертному в Советском Союзе и не снились. Их могли себе позволить лишь очень высокопоставленные партийные бонзы и приближенные к ним. А кто был Семен Яковлевич? Простым завбазой с окладом то ли в сто пятьдесят, то ли в двести пятьдесят рублей. На такую зарплату колечко с камешком ценой в несколько тысяч тогдашних рублей точно не купишь.

– Но Эрика никогда и не скрывала особо то, что ее отец богат. Тетя Люся говорит, что у Эрики всегда были фирменные шмотки, машина, видеомагнитофон, чего вообще ни у кого из их окружения не имелось.

– Одно дело – шмотки или там даже магнитофон, а совсем другое своими ушами услышать, что украденные колечки-сережки тянут на десятки тысяч рублей. Это же можно было купить несколько машин. И кооперативных квартир. И вообще, всего, чего хочешь. Конечно, у вашей тетушки в голове от зависти все помутилось. Она тут же кинулась в ОБХСС с требованием посадить вора и махинатора Клязьмина. Если бы вы читали ее заявление! Вот это слог! Она его там поливает такими проклятиями, что даже спустя годы у меня в глазах потемнело. Представляю себе градус ненависти, которая бушевала в вашей тете, когда она строчила свое заявление.

– И что? На основании одного этого доноса старшего Клязьмина арестовали?

– Не только. Но дело в том, что к Клязьмину соответствующие структуры уже давно приглядывались. Очень уж размер его состояния сделался вызывающим. Но заявление тетушки стало решающим.

– Но ведь для того, чтобы настрочить такой донос, тетя должна была рассказать, откуда она знает о ценности украшений Эрики. Неужели она призналась в краже?

– Нет. До этого не дошло. О том, что драгоценности она стибрила, ваша тетушка деликатно умолчала, но зато при описании остального красок не пожалела. И о набитой антиквариатом квартире на Владимирской площади упомянула, и о нескольких машинах семьи Клязьминых, и о том, что Эрика покупает себе шмотки у фарцовщиков, причем платит им за вещи валютой. И все это с высокой морально-этической позиции честной советской гражданки, которой ненавистны такие наросты общества, мешающие остальным советским жителям строить свою дорогу в светлое коммунистическое будущее не только для себя, но и для всего мира.

Следователь умолк. Он явно ждал реакции Жанны. А та не знала, что ей и сказать.

– Конечно, – пробормотала она. – Если для всего мира, тогда конечно. Я и не знала, что тетушка такая уж коммунистка.

– Она даже в комсомоле никогда не состояла. О чем вы говорите? Она действовала исключительно из зависти. Ее-то к кормушке господа Клязьмины, Эрика и ее отец, не подпустили. В заявлении она прямо указала, что просила Эрику походатайствовать, чтобы господин Клязьмин взял родственницу к себе на базу, но Эрика ей в этом отказала. И это тоже стало еще одним поводом для обиды.

– Мол, другие воруют, а мне ничего не достается. Понимаю.

– Обидно же! – подхватил и сам следователь. – Вот ваша тетушка и решила, так пусть же ни им, гадам, ни мне!

– Выходит, это по вине тетушки Любови арестовали, а потом и расстреляли Клязьмина?

– О чем я вам и говорю! Это она стала тем злым гением, который навсегда нарушил счастливое и безмятежное течение жизни этой семьи.

– Все у них было хорошо и даже больше, а тут появилась тетушка Любовь и все порушила. Наверное, они здорово ее ненавидели.

– Кто?

– Эрика, Марина да и сам Клязьмин.

– Но первая и последний мертвы. И мертвы уже давно. А мертвые не мстят. Но вот Марина… Да, вы правы, если она знала хотя бы часть из того, что я вам рассказал, то мы сейчас с вами имели самого верного подозреваемого в убийстве вашей тетушки.

Жанне стало не по себе.

– Я тоже заподозрила Марину. Но ее рост даже ниже моего. А вы говорили, что убийца – высокий и хорошо развитый физически человек. Сама Марина не может быть убийцей тети!

– Разберемся.

На этом их разговор и закончился. Жанна осталась с неприятным чувством, что вольно или невольно, а сегодня она выступила в роли тетушки Любови. В свое время родственница сдала старшего Клязьмина, а сегодня Жанна точно так же поступила с его внучкой. В свое оправдание она могла сказать лишь то, что получилось это у нее невольно. Никакой злобы она к Марине не чувствовала и рассказала о возвратившемся к ней золоте исключено правды ради.

Но если разобраться, тетушка тоже вроде как хотела самого лучшего. И тоже за правду выступала. Чтобы вор и, как бы сейчас сказали, коррупционер был наказан. Хорошее дело? Хорошее. А что после него остались дочь и внучка неприкаянные – это уже издержки. Извините, надо было самим раньше думать, в какой семье рождаться.

Жанне казалось, что она понимает свою тетку. Понимает, что ею двигало. А двигало ей очень простое чувство зависти, которую она истолковала как жажду справедливости. Поживилась за счет воровства своего папаши, и будет с тебя, вот что она думала про Эрику. Пусть поживет эта гордячка теперь как все. Пусть узнает, почем фунт лиха. Нет, чести эти чувства Любови Михайловне не делали. Жанне это было ясно даже спустя многие годы. Вот только сама она в этом плане не сильно далеко ушла от своей тети.

На подходе к дому зазвонил Жаннин мобильник. Звонила Катя – мама одной девочки, с которой Алина подружилась в садике.