На Средиземноморье появились новые деятели, среди них – англичане и голландцы. И хотя орден к началу XVIII века почти полностью перешел на парусники, баланс сил на море сместился. К 1705 году, когда великим магистром был испанец Рамон Переллос, флот ордена состоял из пяти линейных кораблей и пяти галер. Но проблема с новыми, более тяжелыми парусниками заключалась в том, что, хотя команды на них были меньше, они были чрезвычайно дорогостоящими в постройке и эксплуатации. Переллос, очень богатый человек, как и другие великие магистры этого периода, щедро тратил свои деньги на нужды ордена. После его смерти было подсчитано, что он потратил четверть миллиона скуди из своего кармана на флот ордена. Но даже при этом орден был вынужден взять огромный заем в банке Генуи, который можно было вернуть, только если обложить налогом все земли. Орден жил не по средствам, а его доходы уменьшались.

Новые великие морские державы, которые стали интересоваться торговлей и делами Средиземноморья, не испытывали уважения к ордену святого Иоанна, которое оказывало ему веками его католическое окружение. Они были, скорее, склонны в своей грубоватой, северной и, следует помнить, протестантской манере обращаться с этими благородными защитниками веры учтиво. Вот, к примеру, что капеллан Генри Теондж записал в своем дневнике о визите на Мальту на корабле Assistance в 1675 году: «Этим утром мы подошли к Мальте. Перед входом в гавань к борту подошла шлюпка с мальтийским флагом – мальтийцы желали знать, откуда мы. Мы сказали, что из Англии. Тогда они спросили, есть ли у нас медицинская справка о состоянии здоровья команды. Наш капитан ответил, что у него нет никаких справок кроме тех, что в дулах наших пушек. Мы зашли в гавань и около 9 часов бросили якорь между старым городом (Биргу) и новым (Валетта). Но нам пришлось ждать разрешения выйти в город, которое задерживалось, потому что наш капитан не поприветствовал город, не уверенный, что мальтийцы не сделают то же самое. Наконец прибыл консул со своими помощниками. Он сказал, что мы можем сойти на берег группами по 6, 8 или 10 человек и получить там все, что хотим. И еще он обещал ответить на наше приветствие. После этого капитан выпил стакан вина за здоровье короля Карла и велел дать выстрел из 7 пушек. Город ответил салютом из 5 пушек – большей чести они не оказывали ни одному военному кораблю, заходившему к ним ранее».

Интересно заметить, что, когда рыцари ордена посетили английское судно, капеллана использовали как переводчика, a lingua franca[9] была латынь.

На протяжении всего периода начиная с конца XVII века и до конца XVTII орден продолжал вести строительство. Мальта, по сути, – гигантская каменоломня. Позже Д. Лоуренс отметил, что весь мир может съехаться сюда, чтобы заточить ножи. Представляется, что начиная с неолита изобилие легкодоступного камня вызвало у островитян строительный зуд. Они строили не только часовни и церкви, башни и форты, но и очень сложные сооружения, к примеру, продолжили фортификацию Валетты до окрестностей Флорианы. Самыми впечатляющими из всех построек, полностью завершенные только в XIX веке британцами, стали линии Коттонера, названные так в честь испанского великого магистра Никола Коттонера, который почти полностью опустошил казну, желая построить линейную оборонительную систему, чтобы защитить три города – Биргу, Коспикуа (Бормла) и Сенглеа – с юга, охраняя те склоны, с которых турки вели свои главные атаки во время осады 1565 года. Известный военный инженер Маурицио Вальперга спроектировал гигантский полукруг, предназначенный для защиты 40 000 человек (почти всего населения Мальты). Его длина составляла 5000 ярдов. Квентин Хьюз писал: «Первый камень был заложен великим магистром 28 августа 1670 года, и памятная надпись, увековечивающая дар Котоне, помещена на арке над воротами Заббара, откуда идет дорога к Трем городам. Великий магистр сообщил о своем предприятии монахам Европы и получил в качестве ответа их неодобрение экстравагантности и критику размеров новых фортификационных сооружений». Линии Коттонера – одни из самых грандиозных фортификационных сооружений в европейской истории.

Без сомнения, строительство этих объектов обеспечило продолжительную занятость населения, однако их существование оправдать трудно. К XVIII веку никакой османской угрозы Мальте, по сути, не было. Это действительно так, хотя, насколько известно из записей, даже в конце XVIII века путешественник на Мальту подвергался опасности оказаться в плену у корсаров Варварского берега, которые, несмотря на бдительность ордена, все еще встречались на Средиземном море. Но это были отдельные суда или, в крайнем случае, маленькие эскадры, которые не могли перевезти и высадить на остров армию, необходимую, чтобы являть угрозу даже Мдине, Биргу или Сенглее, не говоря уже об окруженной гигантскими стенами Валетте.

Одним из самых неординарных великих магистров этого периода был португалец Мануэль Пинто, правивший с 1741 по 1773 год. Это было самое долгое в истории ордена правление великого магистра, который умер в возрасте 92 лет. Он был выдающимся человеком, в определенном смысле не похожим ни на кого из других великих магистров, являясь скорее суверенным монархом, чем primus inter pares (первый среди равных), и представлял орден в XVTII веке лучше, чем большинство его предшественников или преемников. Патрик Брайдон, встречавшийся с Пинто за год или два до его смерти, описал его следующим образом: «Он был главой этого единственного в своем роде маленького государства почти 30 лет. Он принял нас очень вежливо и был чрезвычайно рад, узнав, что некоторые из нас были в Португалии… Он – старый человек с ясным острым умом, что в столь преклонном возрасте весьма необычно. Хотя ему уже перевалило за девяносто, все его умственные способности великолепно сохранились. У него нет помощника, он все делает сам и всегда владеет всей нужной информацией. Он ходит по лестницам и по городским улицам в церковь без помощи, и, судя по его внешнему виду, впереди у него еще много лет. Его дом и двор роскошны, и, являясь великим магистром Мальты, он обладает абсолютной властью, большей, чем большинство суверенных принцев».

Это наблюдение было довольно точное, и портрет Мануэля Пинто кисти французского художника де Фавре изображает его одетым в пурпур и указывающим королевским жестом на корону. Это символизирует перемены в ордене и указывает на стремление магистра к достоинству как не принца, а короля.

Долгое правление Пинто, даже если не рассматривать обстоятельства того времени, несомненно, ускорило упадок ордена. Его авторитарные манеры, королевские претензии, упорное желание править без помощи министров или совета добавило ощущение безнадежности, поскольку выходило, что все должности (к которым можно было стремиться) перешли к нему. Другие высокопоставленные рыцари не имели возможности продвинуться по служебной лестнице, пока ими правил этот несокрушимый старик. В истории ордена довольно часто великими магистрами становились люди преклонных лет, в результате чего должность каждые несколько лет переходила из рук в руки. Но Пинто изменил привычный шаблон. Когда ему было 77 лет, ему довелось прочитать собственный некролог в парижском журнале, но он только рассмеялся и сказал: «Тогда на Мальте правит не Пинто, а его тень». Словно гигантское старое дерево, в тени которого ничего не может расти, он, в сущности, убил честолюбивые стремления всех, кто был вокруг.