Звонок я так и не услышал, но открыли мне быстро.

— Мсье?

Дом за воротами выглядел пусть и не на миллион долларов, но вполне прилично, а вот привратник шагнул сюда явно из городской подворотни, где перед тем добывал тяжкий хлеб грабежом и душегубством. Приодели слегка, побрили, но помогло не слишком. И несло от него отнюдь не бурбоном.

— Корд. Джонас Корд. С новостями от Норби.

Если в ответ я услышу «Че-че-чего?!», значит, я сильно недооценил этих людей.

— Подождите здесь, мсье!

Калитка захлопнулась перед самым моим носом, но я отнюдь не расстроился. Сейчас побежит!..

Уже побежал.

* * *

До поры, до времени Структура была обычным картелем, пусть и очень разветвленным. Зарабатывала на всем подряд, но более всего на военных поставках. Оружием не торговала, а вот все прочее — в полном ассортименте. Их своеобразным коньком были «военные тревоги», которые вот уже три года сотрясали старушку-Европу. При малейшей угрозе войны народ немедленно устремляется в магазины. Бидон керосина и сотня спичечных коробков вроде бы мелочь, но когда паника охватывает целые государства.

Структура окрепла и, развивая успех, принялась «тревоги» организовывать сама. Это не так и сложно, если заранее поделиться с кем-нибудь из правительства. Премьер-министры и министры просто тоже не прочь иногда пугнуть доверчивого избирателя. Вся эта не слишком приятно пахнущая возня нас почти не касалась, но в 1937-м Структура впервые решилась заняться оружием. Покупали его испанцы, а вот посредниками были — вот сюрприз! — люди самого Лаки Лючано. Тогда я и подключил к этому делу Николя Леграна.

А потом настал черед Польши. Здесь уже Структура не стеснялась, даже завела собственную армию. Легион Свободы — целиком их детище. Легран сразу вспомнил покойного баронета Базиля Захароффа, творившего нечто подобное перед Великой войной. Мой друг оказался совершенно прав, как выяснилось, в руководстве Структуры есть его прямые наследники.

Так и вырос монстр, имеющий собственные планы на будущее Европы. Они написали свой Конспект.

* * *

— Проходите, мсье Корд, вас примут. Хозяйка нездорова, но вы можете рассказать все секретарю.

Я чуть было не повернул назад. Если это не наглость, то что такое наглость вообще? Но — сдержался и смирно прошел в калитку. Громил было уже трое, но вели себя они тихо, во всяком случае оружие не доставали. Один, явно имея глаз-рентген, просветил меня взглядом насквозь, но я лишь развел руками. Испанец «Руби» остался в Париже, при мне нет даже зубочистки.

— Сюда, мсье Корд!

В холле висели какие-то картины из тех, где кубики чередуются с полосочками. Кубики были яркие, полосочки еще ярче. Кажется, я попал к культурным людям.

— Пожалуйста!

Громила открыл дверь, и я увидел пальму в большом глиняном горшке. За пальмой оказался стол, а за столом.

— Доброе утро, мсье Корд! Как добрались?

Девочка выглядела лет на четырнадцать, но если вычесть серьезный вид, дорогой серый костюмчик, потуги на косметику и легкий немецкий акцент, то и четырнадцати не наберется.

— Превосходно! — изобразил я аллигатора на все тридцать два. — Милые у вас тут места!

Затем, пинком отогнав аллигатора, прошел к столу, наклонился.

— И как это все понимать?

Девочка встала. Не испугалась, но определенно прониклась.

— Маме действительно плохо, ей нужно еще поспать. Если вы считаете, что я слишком маленькая, чтобы говорить о делах, мсье Норби, можем просто поболтать о погоде. Как только мама проснется, ей о вас сообщат. Присаживайтесь, мсье!

Я прикинул, как все это видится с ее стороны стола. Ни свет, ни заря в дом вваливается американская разведка. Вступиться некому, а мама больна. Девочка встала на пути.

— Вы Жертюд Грандидье, — я протянул руку. — Ваше досье составлял лично.

Еще бы! Приемная дочь покойного адмирала Грандидье, племянница нынешнего руководителя военной контрразведки и одновременно.

— Гертруда Веспер, — поправила она, пожимая ладонь. — Как меня не переименовывай, я все равно мамина дочь. Сейчас принесут кофе, но. Вы же американец! У нас есть виски, говорят, хороший, целая бутылка!

Ее глаза смотрели серьезно, но я понял — издевается. Так, чуть-чуть, чтобы американский заброда прочувствовал.

Ладно!

— Граппу, если можно. Из Лимузена. И обязательно из дубовой бочки.

Гертруда Веспер мечтательно улыбнулась.

— Это моя любимая!

Да-а-а.

* * *

— Когда мне говорят «вы», чувствую себя табуреткой. Так что если можно.

— Можно. Мне действительно надо поговорить с твоей мамой, Гертруда. Имя Норби, как я понимаю, тебе известно?

— Тоже мне, секрет! Вы, мистер Корд, посланы руководством внешней разведки США. А меня в разведку не берут, ни в какую, даже в Тауред. Туда только марсиан вербуют. И лунатиков.

— Если не секрет, что у вас тут случилось? Отчего твоя мама уехала из Парижа? Мне почему-то кажется, что вы тут прячетесь.

— Не прячемся, а держим оборону. А вообще-то случилось многое, но… Загляните в свое досье, там наверняка все написано. А я лучше граппы выпью.

— А надо? Хочешь доказать, что ты очень взрослая? Мне? Или самой себе?

— Вы не Зигмунд Фрейд, мсье Корд. Вы всего лишь американский шпион.

Как нос ни прикрывай, Оскар Стефан Сторсон заметил все сразу. Поглядел выразительно.

— Так!

Этого хватило, чтобы завтрак прошел в гробовом молчании. Мара сидела, не поднимая глаз, Антек же старался дышать ртом — нос распух безобразно. Допив кофе, странный швед отставил чашку в сторону, встал.

— Герр Антек, прошу пройти в мой кабинет. Фройляйн Мара, на сегодня все физические нагрузки для вашего подопечного отменяются. На завтра — тоже.

Слово «подопечного» было превосходно интонировано. Бывший гимназист в очередной раз убедился, что «шеф» отнюдь не был безобидным Паганелем.

Чтобы попасть в кабинет, пришлось подниматься на лифте. На двери когда-то висела табличка, но теперь ее нет, сорвана. Кабинет же своему званию вполне соответствовал. В небольшой комнате — книги во всю стену, на столе ворох бумаг, а еще большой экран на стене, от книг свободной. И непонятные механизмы, как без них? Жужжать не жужжат, но лампочками перемигиваются.

Антек был усажен на стул, Оскар Стефан Сторсон, оставшись стоять, с минуту помолчал, явно подбирая слова.

— Что произошло, догадываюсь. Приношу глубочайшие извинения за поведение моей сотрудницы. В ее оправдание могу сказать, что фройляйн Мара не всегда может себя контролировать. Это последствия не слишком удачной медицинской операции. Физическое восстановление прошло успешно, но с психикой, как вы наверняка заметили, проблемы.