— Братуха, да ты крут! Давно пора было ее распечатать, — воскликнул Андрей, хлопнув товарища по плечу. — Теперь-то дорога точно открыта. Я думаю, Гитлер не откажется отдать ее мне.

Ярость и алкоголь, смешавшись между собой в жгучий коктейль, сделали свое дело. Громов терял ощущение реальности, голова предательски кружилась, а глаза застилала пелена. Впервые в жизни он испытал явное состояние аффекта. Тимур осознал, что в эту секунду он действительно способен на убийство, и это немного отрезвило его.

— Тебе уже отдали Ингу, напомнить, что ты с ней сделал? — сквозь зубы процедил мужчина, сжимая кулаки все сильнее. Он прекрасно понимал, что нарывается и дело может закончиться дракой, но ему было нужно выплеснуть адреналин.

— И че? Я что, виноват в том, что у нее такая слабая духовка оказалась? Эта-то покрепче выглядит, — парировал Гринев, начиная заводиться от необоснованных обвинений Тимура.

— Да ты, придурок, затрахал ее почти до смерти, — крикнул Громов, бокал в его руке предупреждающе потрескивал.

— И эту затрахаю! Тебе-то че? — раздраженно спросил он, вскакивая с места и зло глядя на товарища.

Тимур медленно слетал с катушек, все его хваленое самообладание летело к чертям. Пара секунд отделяла его от провала. Прикрыв на секунду глаза, Громов представил, как тяжелый стакан врезается в самодовольную физиономию Гринева, и уже готов был замахнуться, но вдруг почувствовал, что бокал в его руке разлетелся на мелкие осколки.

Звук бьющегося стекла вернул в реальность, немного остудив его пыл. В последний момент Тимур нашел в себе силы сдержаться. Линии на его ладони окрасились в красный цвет, кожу едва ощутимо защипало, кровь медленным потоком скатывалась на пол. Мужчина встал со стула. Встряхнув руку от возможных осколков, схватил с барной стойки полотенце, обмотал им ладонь и направился к выходу.

— Ты куда собрался? — раздраженно выпалил Андрей, преградив ему путь. — Мы еще не закончили.

— Да пошел ты! — прошипел Громов, с силой оттолкнув Гринева со своей дороги так, что тот отлетел на несколько метров, и прошел мимо.

Тимур покинул бар, оставив двоих друзей в недоумении. Он понимал, что совершил ошибку, не сдержавшись, но сожалеть было поздно. Гнев клокотал в нем, сжигая заживо изнутри. Громов задыхался от переполнявших его эмоций, не находя им выход.

Быстрым размашистым шагом он шел по коридору в свою комнату и молился лишь о том, чтобы не встретить Бушина. Мужчина знал, что не сможет остановиться и попросту убьет его, без капли раскаяния. Этот урод не достоин жить на этом свете.

Добравшись до комнаты без происшествий, Тимур вошел в ванную и выбросил окровавленное полотенце в мусорное ведро. Затем открыл кран и долго умывался холодной водой, пытаясь погасить внутренний пожар, но тщетно. Облокотившись на раковину, он посмотрел на себя в зеркало, но увидел лишь полные отчаянья голубые глаза, умоляюще глядящие на него. Не сумев совладать с эмоциями, Громов громко зарычал и ударил кулаком в свое отражение.

Раздался хруст сминаемого стекла, и осколки со звоном посыпались на пол. Белоснежная раковина окропилась алой кровью, но Тим не чувствовал боли, слишком сильно болело внутри. В этот удар он вложил всю свою злость, но этого оказалось мало, легче не становилось. Тимур наивно полагал, что физической болью сможет заглушить то, что творилось в душе и разрывало ее на части.

Тяжело дыша, мужчина смыл кровь с рук и раковины и, не придумав ничего лучше, отправился в спортзал. Только там он мог позволить себе выплеснуть эмоции, не вызывая подозрения у окружающих.

Спортзал делился на несколько зон: тренажерный, фитнес и кикбоксинг. В это время здесь никого уже не было, что давало Громову возможность беспрепятственно воспользоваться боксерской грушей. Надев перчатки с открытыми пальцами, он подошел к снаряду и что было сил ударил по нему, затем еще и еще, и так до хруста в пальцах.

Тимур представлял перед собой то Бушина, то Васю, то Андрея, и каждого хотелось убить. Каждому он вынес смертный приговор и мысленно приводил его в исполнение. Он колотил грушу до изнеможения, буквально выбивая из себя дурь.

Тим чувствовал, как постепенно его отпускает, пелена гнева понемногу спадает и возвращается возможность мыслить здраво. Пот градом катился по его телу, а мышцы сводило от перенапряжения, но он продолжал лупить снаряд, пока не вымотался окончательно. Обессилев, он медленно обнял грушу и облокотился на нее головой, стараясь удержать равновесие.

На смену злости пришло чувство вины. Громов никак не мог простить себя за то, что не уберег Иру, что не попытался предотвратить. Если бы он не избегал ее, то, возможно, на месте Васи был бы он и отказался бы от полового контакта с измученной Бушиным женщиной. Но в этой ситуации возрастала вероятность, что он не выдержал бы этого зрелища и избил бы больного на голову управляющего.

Даже осознание того, что Тиму вряд ли бы удалось что-либо изменить, не спасало от отчаяния, закравшегося в душу. Когда он представлял Иру в руках этих извращенцев, сердце внезапно замирало, пропуская удары. Мужчина поражался ее стойкости: как она смогла выдержать это все в одиночку и не сломаться?

Невольно вспомнилось, как всего пару часов назад он обнимал ее. Нежная и чистая, так доверчиво прижималась к нему. Громов чувствовал ее страдания и старался как-то облегчить их. Не было в этом жесте никакого подтекста ни страсти ни желания, просто хотелось держать ее в своих объятиях, закрывая собой от всего на свете.

Но Тимур категорически отказывался верить в то, что Ирина стала слишком важна для него. Каким-то непостижимым образом она сумела проникнуть в самые потаенные уголочки его души и с каждым днем все больше и больше заполняла ее собой. Он успокаивал себя тем, что просто устал от постоянного напряжения и поэтому стал слишком сентиментальным. Это, наверно, какое-то временное помутнение рассудка, надо хорошо выспаться, и тогда все вернется на круги своя.

Сняв перчатки, он не нашел в себе силы отнести их на место, а бросил возле груши и устало поплелся в свою комнату. Добравшись до кровати, Громов, не раздеваясь, грузно рухнул на нее и тут же забылся сном без сновидений.

Тула. Броневой переулок

Выйдя на улицу, Таня наконец дала волю слезам. Теплый майский вечер незаметно сменился ночью, и погода резко испортилась. Мрачное черное небо грозилось смыть городскую пыль мощным ливнем, и где-то вдали слышны были раскаты грома. Горячие влажные дорожки обжигали щеки и тут же остывали от ледяного колючего ветра, насквозь пронизывающего все тело. Распахнутые полы тоненького плаща развевались от встречного порыва морозного воздуха. Но Куликова совсем не ощущала холода, нестерпимая душевная боль будто отключила все органы чувств.

На ватных ногах добралась до больницы и вошла в приемное отделение. Ночью, как обычно, здесь было тихо и спокойно. Беллочка мирно дремала на посту, но, услышав стук каблуков, открыла глаза и подняла голову.

— О, Татьяна Иванна, — улыбнулась она, увидев начальницу.