— Согласно закону, я требую, чтобы на этом человеке разорвали тунику и прочитали над ним слова псалма, обращенного к предателям!

Епископ Думмолий Манский, сидевший возле Григория Турского, слегка толкнул его локтем и вполголоса спросил:

— О чем это она?

Григорий в ответ лишь пожал плечами. Он наблюдал за Бертрамом, который сидел, сложив руки и закрыв глаза, казалось, полностью погруженный в молитву.

Прежде чем кто-то успел опомниться, архидиакон Аэций в сопровождении двух священников спустился с хоров, неся в руках Книгу Деяний святых Апостолов. Все трое встали позади Претекстата, который попытался встать, но они ему воспрепятствовали. Затем Аэций положил руку на лоб обвиняемого и прочитал:

— «Да будут дни его кратки, и достоинство его да возьмет другой. Дети его да будут сиротами, и жена его — вдовою…. Да захватит заимодавец все, что есть у него, и чужие да расхитят труд его. Да не будет сострадающего ему…»[52]

— Хватит! Вновь поднялся Григорий Турский. На сей раз, однако, он был не один.

— Я напоминаю королю о его обещании не делать ничего, что противоречило бы церковному канону! Этот человек лишен своего сана, и это справедливо, но мы не можем допустить, чтобы нашего собрата поразило Божье проклятие!

— Да, так наказывают только за святотатство! — воскликнул Гоноратий Амьенский. — А этот человек оскорбил короля, но не Господа нашего!

— Разве владыки земные приравниваются к Царю Небесному? — подал голос и Феликс, епископ Нантский.

Фредегонда наблюдала за этим непредвиденным бунтом с презрительной усмешкой. Затем королева жестом подозвала Ландерика, и тот подошел к подножию возвышения.

— Позови стражу, и уведите его отсюда.

Молодой мужчина повиновался и в сопровождении четырех воинов, у которых были физиономии отъявленных висельников, приблизился к бывшему епископу. Несмотря на протесты Претекстата, ему связали руки и буквально вынесли волоком на улицу.

* * *

На следующий день стало известно, что Претекстат был серьезно ранен при попытке к бегству.

# # #

Как и все остальные, я думала, что Фредегонда приказала убить бывшего епископа Руанского той ночью. Без сомнения, так оно и было; но по какой-то неизвестной причине — то ли решив уничтожить его не сразу, чтобы продлить его мучения, то ли будучи удержана королем, опасавшимся небесной кары, — она, в конце концов, все же позволила ему остаться в живых. Он был заключен на острове Цезария[53].

Восемь лет спустя, уже после смерти Хильперика, Претекстат вышел из заключения и вновь получил епископский сан при поддержке жителей Руана. На Пасху, когда он служил мессу, к нему приблизился какой-то человек и вонзил скрамасакс ему под мышку — точно таким же образом, каким был убит Зигебер. Никто из остальных священников не пришел Претекстату на помощь, и он истек кровью у подножия алтаря. Позже епископ Леудовальд Байезский провел расследование, которое установило несомненную причастность Фредегонды и епископа Мелэна к этому убийству — последний был назначен на место покойного Претекстата.

Нашлись люди достаточно отважные или набожные, чтобы публично упрекать нового епископа в убийстве своего предшественника…. Но каждый из этих людей вскоре сам погиб после этого, от ножа или от яда. Такова была Фредегонда…

Лето 577 г.

Был третий час ночи[54], и еще не совсем стемнело, когда Гокиль, пустив коня галопом, преодолел последние мили, отделявшие его от места встречи. Весь день стояла невыносимая жара, и от этой скачки он был весь в поту. Без сомнения, Гокиль был не слишком умелым наездником, и к тому же не так уж молод…. Тело у него ломило, но на душе было легко — это путешествие словно вернуло его в прошлое, когда он был дворцовым управителем у Зигебера. Гокиль въехал в деревню, когда крестьяне возвращались с полей. За монету в полденье один из них дал напиться его лошади и проводил его к местной таверне.

Внутри было сумрачно. Остатки дневного света, проникая через распахнутые деревянные ставни вместе с вечерней прохладой, смешивались со светом свечей, зажженных по одной на каждом столе. Гокиль подождал, пока глаза привыкнут к полумраку, сел, стряхнул перчаткой дорожную пыль с одежды и заказал полынную настойку с медом. Разговоры, смолкшие при его появлении, понемногу возобновились — сначала приглушенно, потом, когда путешественнику принесли настойку, и он начал пить, — уже более непринужденно. Наконец один из посетителей — почти неразличимая тень среди других теней — поднялся и подошел к столу франка.

— Лу, — произнес он условный пароль.

Гокиль чуть прищурился, чтобы различить его черты. Теперь, в сорок лет, он видел уже не так хорошо, как в молодости, тем более при таком слабом освещении. Но, так или иначе, пытаться узнать собеседника не имело смысла — они были незнакомы. Иначе пароль бы им не понадобился.

— Руан, — ответил он, жестом приглашая человека садиться.

Затем улыбнулся и почесал бороду, пока тот располагался за столом. Лу Аквитанский был один из наиболее верных сторонников Зигебера, и именно он устроил эту встречу по просьбе королевы Брунхильды. А Руан был тем городом, где Мерове стал ее супругом. Все это казалось Гокилю скорее детской игрой, чем тайной миссией, но это было единственное задание, которое он получил впервые за долгие годы опалы.

Несколькими днями раньше принц Мерове прибыл в Метц, весь, сияя в надежде на предстоящую встречу с Брунхильдой. Начальник стражи проводил его во дворец, про себя изумляясь, с каким горделивым видом этот молодой человек, на голове которого еще не заросла тонзура, проезжает по городу, словно тот ему принадлежит. Но этот триумф длился недолго. Королева не появилась. Вместо нее к принцу после долгих часов ожидания вышел Готико и передал приказ немедленно оставить город. Один из стражников, галл по имени Грендион, отвезет его и его спутника в городок неподалеку, где они должны будут ждать дальнейших распоряжений.

— Меня зовут Гайлан, — сказал собеседник, придвигаясь к Гокилю, так, чтобы на его лицо упал свет свечи.

Лицо его было юным и красивым, однако на нем проступали глубокая тоска и усталость.

— Я — Гокиль… Королева передала мне послание для твоего хозяина.

Гайлан едва удержался, чтобы не запротестовать. Мерове не был его хозяином — по крайней мере, не в том смысле, который вкладывал собеседник в это слово.

— Я отвезу вас к Лу Аквитанскому, который поселит вас на одной из своих вилл в окрестностях Реймса, — продолжал Гокиль. — Там вы будете в безопасности.