– Катя… а ты не думала, что в твоей жизни еще могут быть мужчины? И дети?

Кажется, я сказала что-то дурное. Надавила на больное, потому что в глазах сестры появляются слезы.

– Дети? А у меня не может быть детей. Никогда.

Катя всхлипывает и, закрыв лицо руками, мелко дрожит. Плачет, трясется в тихой истерике, а я обнимаю ее за плечи. Прижимаю к себе, пытаясь хоть как-то успокоить. Прошу прощения, объясняю, что не хотела быть жестокой. Моя сестра, оказывается, наглухо раненый человек. Уничтоженный дурным прошлым. И сейчас я намного лучше ее понимаю.

***

Я принимаю бодрящий душ после двух чашек кофе, чтобы на лекциях не выключиться, и даже сквозь шум воды слышу возню Кати на кухне. Она готовит завтрак, которым у меня нет времени неспешно наслаждаться. Но ее забота снова трогает меня. А еще новые факты биографии сестры, которые я только что узнала, заставляют смотреть на нее иначе, больше понимать и прощать.

Прохладная вода обжигает кожу, кажется горячей, почти кипятком, но это внутренний огонь и усталость создают иллюзию. А еще растерянность. Я впервые не хочу идти на учебу. Там Соловьев, если в себя пришел, и Оля. И почему в моей жизни все так сложно? Оля… она ведь моя лучшая подруга. Но в один момент доверие между нами сломалось, и я теперь не знаю, как с ней дальше общаться. Делать вид, что ничего не произошло? Что она не играла в молчанку, подставляя меня ради своих интересов? Что не распустила слухи обо мне? О чем она еще успела растрепать? Даже думать противно.

Быстро стерев пушистым полотенцем капли воды, наношу на шрамы регенерирующий крем. Это мой ежедневный ритуал, который работает фигово, но для собственного спокойствия повторяю его каждое утро. Чуть дольше у зеркала задерживаюсь. Фантазия начинает дорисовывать картинки на коже, и в моем воображении они видятся прекраснее всего на свете. Я несколько дней ныряла с головой в Гугл, жертвуя учебой. Читала статьи, смотрела ролики, выбирала рисунки. И чем дальше, тем больше уверенности во мне. Я хочу это сделать. Я это сделаю, чего бы мне это ни стоило. Потому что мои шрамы – это не только что-то стыдное. То, что нужно прятать. Это еще яркое и красноречивое напоминание: жизнь может измениться в любой момент. Хочешь ты этого или нет. Останется только адаптироваться к новой реальности.

– Арина, завтрак стынет! – деликатно стучит в дверь Катя, а я стряхиваю с себя оцепенение.

Обмотавшись полотенцем, промокаю волосы, наскоро сушу их феном и выскакиваю наружу.

– Я уж не успею поесть, прости, – поддавшись порыву, я целую Катю в щеку, а она недовольно ворчит, что с таким режимом дня я скоро доведу себя до нервного истощения.

Но я не слушаю. Бегу на кухню, хватаю с тарелки бутерброд с домашней ветчиной, щедро отхлебываю душистый чай, жмурюсь от удовольствия и на реактивной скорости несусь одеваться. Удобные джинсы, свободный полосатый свитер, капля любимых духов за ухо, часы и браслеты – я готова к выходу. И только у двери понимаю: я не накрасилась. Забыла! Впервые с того момента, как вышла из больницы и поняла, что мне необходима маска, чтобы прятаться за ней от жестокого мира. Готова ли я к тому, чтобы выйти прямо сегодня такой… голой? Определенно нет, но такой прогресс мне нравится, хоть и пугает до дрожи.

***

Створки лифта разъезжаются, и все, что вижу перед собой – улыбка Мирослава. Будто это не мой парень ждет меня на первом этаже, а огромный чеширский кот в воздухе парит.

– Ой, – вздрагиваю от неожиданности, а Мир смеется.

– Испугалась?

– Скорее не ожидала.

Мирослав снова смеется и трясет в воздухе большим бумажным пакетом.

– Пончики, – поясняет, а я улыбаюсь глупо и выхожу наконец из лифта. – Голодная?

– Как ты угадал?

Мирослав обнимает меня за плечи, целует в макушку, а сладкий аромат свежей выпечки пробивается даже сквозь слои бумаги.

– У меня интуиция. Пойдем.

Его машина припаркована напротив подъезда, упорно игнорируя стоянку поодаль.

– Ты всегда поступаешь наперекор правилам?

– Ага, – вот и весь ответ. – Садись.

Я ныряю в распахнутую дверцу, тщательно пристегиваюсь. Мне на колени падает бумажный пакет, а над панелью картонная коробка с двумя стаканчиками еще горячего кофе.

– Мир, это… – указываю рукой на лежащий на заднем сидении рюкзак, когда Мирослав садится в свое кресло.

– Рюкзак, да, – усмехается и заводит мотор. – Я ж обещал, что исправлюсь. Почему б не начать на лекции ходить, верно? Вот прямо с сегодняшнего дня.

– Как-то это подозрительно, – головой качаю, а Мир весело смеется.

– Пончики ешь.

– Ты что-то задумал?

– Я?! – смотрит на меня совершенно наивными и чистыми глазами, когда останавливаемся на светофоре. – Я ведь сама простота. Никаких планов, только искреннее желание учиться. Хочешь, здоровьем Соловьева поклянусь?

– Дурак, – прыскаю смехом, и через десять минут Мир паркуется у главного корпуса. Он целует меня, слизывает с нижней губы капельку шоколада, говорит, что никому и никогда он не даст меня в обиду.

– Даже себе. Себе в первую очередь.

И я ему верю, чего бы там не боялась Катя.

– Мир, они смотрят, – говорю, когда мы, точно герои какой-то глупой студенческой комедии, идем ко входу, держась за ручки. – Все смотрят!

– Не паникуй.

– Не могу… все пялятся. Сейчас со стыда сгорю. Пусти.

Мир крепче переплетает наши пальцы, держит крепко, не то бы в самом деле свалилась замертво.

– Мир… – шиплю.

– Наплюй на них, – раздается совершенно спокойное в ответ.

У меня перед глазами все плывет от волнения, а к горлу подступает паническая тошнота. Чужие взгляды ощупывают мое лицо, во многих интерес, но еще больше в глазах чужих людей брезгливости и удивления. Они просто не понимают, что сам Мирослав Овчинников нашел в этой уродине. Во мне, то есть. Веки щиплют слезы, и я стараюсь крепко держаться за Мирослава и смотреть в одну точку. Вижу перед собой дверь в корпус, из нее входят и выходят студенты, а все звуки вокруг глохнут в одночасье. Даже шепот и жужжание сплетников стихает, заменяясь звенящей тишиной.

Я сильная. Мне просто нужно дойти до аудитории и думать об учебе. Пусть, что хотят, то и делают. Когда давление посторонних – знакомых и не очень – взглядов достигает критической отметки, я вдруг понимаю, что все. Отпустило. Я нырнула в свой личный костер. И я вышла из него победительницей.

Арина

– Шороху мы с тобой, конечно, наделали, – говорю, когда после пар встречаемся с Мирославом в студенческом кафе. Я пью мятный чай, на тарелке рядом два пирожка с вишней, а Мир лопает макароны с котлетами, жмурясь от удовольствия.