– Молодец, молодец, – улыбнулся полковник.

Капитан также дружески пожал старшине руку.

– Ты вот что, старшина, мы с капитаном вернемся в хату, обыскать ее надо, а ты опять тут покарауль.

– Слушаюсь, товарищ полковник, – выпрямился старшина, поправив автомат и приложившись кончиками пальцев к пилотке.

Карпенко с Ивановым вернулись в дом. И не пожалели! Обыскав убитых и саму горницу, нашли немало интересного именно по своей части: инструкции – как нападать на отдельных красноармейцев, как нарушать линии связи, минировать здания и технику, строить схроны и тому подобное. Кроме того, нашли также несколько красноармейских книжек и справок. Видимо, кто-то был не столь удачлив, как они, при встрече с бандитами.

Прибыв в штаб армии, Карпенко с Ивановым тут же доложили командующему, генералу Берзарину, о случившемся.

– К сожалению, товарищи, подобный случай уже не первый.

Берзарин вызвал к себе шифровальщика.

– Подготовь шифротелеграмму во все части армии о повышении бдительности, исполнении охраны спящих бойцов, о повышении внимания при задержании подозрительных личностей.

– Есть! – козырнул лейтенант.

– А вы, товарищ Карпенко, подготовьте представление за моей подписью о награждении вашего водителя медалью «За отвагу».

На следующий день капитан Иванов со своей опергруппой смершевцев продолжил поиски места возможной высадки Таврина.

Сентябрь 1944 года. В небе над Смоленщиной.

Плотный слой тяжелых, мрачных облаков укрывал все небо. Где-то далеко гремел гром. Изредка сверкала молния, сполохи которой пугали двух пассажиров, сидевших в салоне. Они скорее настороженно, чем испуганно переглядывались, успокаивая друг друга. Удерживая курс строго на восток, в вечерних сумерках, разрезая тучи, летел тяжелый четырехмоторный самолет «Арадо-332» – новейшая модель германского самолетостроения, созданная по специальному заказу Главного управления имперской безопасности (РСХА). Гордость люфтваффе. Хвост самолета украшен нацистской символикой. За штурвалом один из самых опытных германских летчиков-«ночников», подполковник люфтваффе Гельмут Эмиль Фирус, еще в 1941 году удостоенный Рыцарского креста с дубовыми листьями из рук самого рейхсмаршала Германа Геринга. Тот самый поклонник фрау Зайферт. Под стать командиру и бортмеханик. Немудрено – задание государственной важности и крайне рискованное: сесть в глубоком советском тылу, под самой Москвой, оставить «груз» и до рассвета вернуться на свою базу. Для посадки в непригодном для обычных самолетов месте «Арадо-332» снабдили специальными гусеницами из каучука.

В салоне, напоминающем своими размерами железнодорожный товарный вагон, всего два человека, закрепленный расчалками мотоцикл с коляской, окрашенный в защитные цвета, и несколько длинных металлических опломбированных ящиков с надписью: «Вскрыть после приземления». Один из пассажиров – Таврин Петр Иванович, заместитель начальника отдела контрразведки СМЕРШ 39-й армии 1-го Прибалтийского фронта. Рядом с ним – его сослуживица, младший лейтенант административной службы, секретарь отдела СМЕРШ 2-й мотострелковой дивизии той же армии Лидия Яковлевна Шилова.

Таврин посмотрел на часы и поправил шлем на голове.

– Сколько уже летим? – спросила у него Шилова.

– Третий час.

– И сколько еще лететь?

– Не знаю. Должно быть, уже скоро. Командир обещал за двадцать минут до посадки предупредить нас. Да не волнуйся ты, Лида. Все будет хорошо. – Таврин обнял женщину за плечи и слегка потормошил ее, успокаивая.

В это время в салоне появляется командир экипажа.

– Приготовьтесь, майор. Через пять минут машина пойдет на снижение. Проверьте свое снаряжение.

– На какой высоте мы летим? – полюбопытствовала Шилова.

– Две тысячи пятьсот метров, фрау.

Командир подошел к мотоциклу, убедился в надежности его закрепления, козырнул пассажирам и направился в кабину.

Таврин и Шилова стали проверять свою амуницию и парашюты.

– Все нормально, Лида?

– Да.

И тут Таврин как-то странно оглянулся вокруг, как будто кто-то мог сидеть за их спинами, упиравшимися в борт самолета, затем глянул в сторону кабины пилота и оценил расстояние до сидевших по бортам стрелков. И только после этого склонился почти к самому уху Шиловой и довольно громко, дабы перекрыть стоявший в салоне гул четырех моторов, зашептал.

– Знаешь, Лида, что я подумал, – он выдержал маленькую паузу, пытаясь понять, слышно ли ей, но по ее реакции понял, что она внимательно слушает. Тогда он продолжил: – Если наша посадка совершится успешно, я тебе предлагаю плюнуть на этих фрицев, как и на советы. У нас есть мотоцикл, пятьсот тысяч рублей, целая куча разных бланков и печатей. Советский Союз огромный. Мы вполне можем затеряться на его необъятных просторах, сделать себе новые паспорта и жить припеваючи. А?

– А как же обязательства перед Германией?

Она в упор посмотрела на него, проверяя, не шутит ли он, не провоцирует ли ее? Увы, система подготовки диверсантов была такова, что даже два любящих человека не вполне могли доверять друг другу. Но его лицо было вполне серьезно, а в глазах стояла такая печаль, что у Шиловой отлегло от сердца – это не проверка и не провокация.

– С тобой, Петя, я согласна на все.

Наконец он улыбнулся и, прижавшись к ее щеке губами, поцеловал.

– Спасибо, родная.

Моторы заработали на самых малых оборотах. Машина медленно, но уверенно пошла на снижение.

Неожиданно с земли дружно ударили крупнокалиберные зенитки с какого-то хорошо замаскированного объекта.

Пули, словно горох о стену, забарабанили по корпусу самолета. Задымился один из моторов. Командир экипажа стремится удержать машину в равновесии, но высоту она все-таки теряет слишком быстро.

– Нужно садиться, командир! – хрипловатым голосом произнес бортмеханик. – Обшивка пробита.

– Да, придется. И чем скорее, тем лучше. Но, черт побери, откуда здесь русские зенитки? Где мы летим?

– Над станцией Кубинка, командир, – водя рукой по карте, ответил штурман Тидт.

– Понятно! Разворачиваюсь в сторону Смоленска.

Однако лететь им оставалось считаные минуты. Таврин глянул на циферблат ручных часов – было около часу ночи. А Шилова в это время смотрела в окно иллюминатора – внизу, как ей показалось, был ровный луг. Перед посадкой самолет сделал несколько кругов и начал снижаться. Но пилот, видимо, не рассчитал площади посадки, да и место было выбрано неудачно. Казавшийся сверху ровным, луг на самом деле был весь в глубоких канавах, поросших высокой травой. Когда самолет приземлился и побежал, то экипаж с пассажирами несколько раз подбросило вверх, потом что-то затрещало. «Наверное, полопались колеса», – промелькнуло в голове у Шиловой. Она вцепилась в Таврина, закрыв глаза. Он также обнял ее, готовясь к самому худшему, и они оба опустились на пол. Но нет, самолет бежал. На его пути стояли ели, он их поломал и продолжал катиться дальше. Летчик дал полный газ, намереваясь снова взлететь, но было поздно – впереди, совсем рядом мрачнел лес. Тут же раздался сильный треск ломающихся деревьев, скрежет металла, посыпались стекла, и машина остановилась. И – тишина. Время, казалось, остановилось. Экипаж и пассажиры оцепенели – не взорвался бы топливный бак. Но нет, бак выскочил раньше и отлетел в сторону, это всех и спасло.