Где-то посреди «Весны» Козима Брукнер снова зашипела: «Фы понимаете, что мы в десяти километрах от швейцарской границы?» Я помотал головой. «Фы понимаете, что Швейцария — финансовый рай всей планеты?» Я кивнул. «Фы понимаете, что Швейцария при этом не член ЕЭС?» Я сочувственно улыбнулся. «Фы понимаете, что швейцарская граница — рассадник фсефосможных преступных акций и финансовых слоупотреблений?» Я вежливо приподнял брови. «Фы понимаете, что десять процентов бюджета ЕЭС съедаются за счет незаконных перемещений капитала?» Я подумал и поднял брови еще выше. «Фы понимаете, что значительные суммы поступают в Швейцарию из Италии, а точнее, из этих самых мест?» Я пожал плечами. «Теперь фы понимаете, почему я нахожусь в Бароло». Тут «Весна» завершилась, и Козима сделала паузу.

С первыми же звуками «Лета» она ожила вновь. «Мешдународный конгресс — идеальное прикрытие для незаконных финансовых трансакций», — прошипела фройляйн. «Послушайте, здесь же собрались писатели и политики с мировым именем», — не выдержал я. «Фот именно. Таких никто не заподозрит». «Не верю!» — яростно шепнул я. Дирижер кинул в нашу сторону раздраженный взгляд. «Я фам доверяю, — зашелестела Козима. — И мне нушна фаша помощь». «Но я ничего не смыслю в подобных вещах!» «А фы все-таки подумайте. И не забывайте — одно мое слово, и фас фышибут с конгресса. Это понятно?» «Чего вы от меня хотите?» «Видели ли фы на конгрессе что-нибудь подозрительное? Незаконные финансовые трансакции? Неошиданные контакты?» «Что-то не припомню». «Ничего необычного?» «Лето» достигло своего жизнерадостного апогея и закончилось. Я взглянул на первый ряд, проведать своего подопечного. Оказалось, что Басло Криминале и мисс Белли не досидели до конца летних красот — их кресла были пусты.

Примерно в середине «Осени» разверзлись хляби небесные. По крыше виллы замолотил яростный ливень; вскоре дождевые потоки начали проникать на мраморные полы музыкальной гостиной, подбираясь к ногам слушателей. Во время послеосенней паузы Монца подскочил к дирижеру, пошептался с ним и объявил: «Грацие, маэстро. Это были «Три времени года» Антонио Вивальди». Зал начал было хлопать, но Монца быстро оборвал эту процедуру. «А теперь пронто назад, на катер! Шторм будет бушеватти всю ночче, поэтому быстрей-быстрей на Бароло!» Мы торопливой гурьбой выкатились из зала и помчались по античному парку к пристани. Ливень неистовствовал. Венера и Марс изрыгали струи воды всеми своими выпуклостями и впадинами. На палубе находиться было невозможно, и все забились в салон. Криминале и мисс Белли отсутствовали, но, по-моему, никто, кроме меня и Козимы Брукнер, этого не заметил.

Катер спешно отчалил, и мы пустились в обратное плавание. Озеро как-то противоестественно оцепенело. На севере, там, где громоздились Альпы, разыгрывалось нечто апокалипсическое: над горными пиками бешено сверкали молнии, выхватывая из тьмы неведомые заснеженные хребты; с головокружительной скоростью неслись тучи; крошечные деревья то кланялись до самой земли, то распрямлялись вновь. Громовые раскаты грохотали на манер фронтовой канонады. Потом очередная вспышка озарила неистово крутящийся смерч, вздымающий мирные воды в дальнем углу озера. Смерч проворно двигался в нашу сторону. Неустрашенной осталась только Козима Брукнер. Она встала впереди всех и приказала: «Шторм, вег!» Остальные пассажиры втянули головы в плечи. Шкипер гнал катер на предельной скорости.

Буря тем временем добралась и до Бароло — там затрещали деревья, нависшая над селением скала налилась зловещим сиянием, а сама вилла вдруг наполнилась светом и звуком. Я с беспокойством подумал об Илдико — успела ли она вернуться на остров с вечерним катером? Мы сами едва опередили смерч и выскочили на причал за считанные секунды до того, как вихрь достиг нашей части озера Кано. Волны затеяли безумную пляску, вода вспенилась и закипела. Поклонники классической музыки под проливным дождем домчались до встречавших нас мини-автобусов, которые доставили нас к воротам. Там стало окончательно ясно, что наш эдем осквернен. Главная аллея превратилась в бурный поток, ветви несчастных дерев гнулись, хрустели и ломались.

Кое-как мы дошлепали по воде до палаццо. Свет внутри был какой-то мерцающий, жалюзи истерично колотились о стены. Навстречу выбежали лакеи с зонтами, норовившими вырваться у них из рук. В вестибюле и коридорах бесчинствовали сквозняки, полоща гобелены, опрокидывая бесценные вазы и торшеры. В поисках Илдико я прошел по всему этажу и, слава богу, обнаружил ее в гостиной. Горело аварийное освещение, отчего там царил полумрак. Илдико сидела на диване, со всех сторон обложенная покупками. Ее собеседник сказал: «Изобретатель зонтика был, несомненно, человеком гениальным. Переносная сворачивающаяся крыша на палке, весьма удобная для транспортировки — блестящая идея». Сначала я подумал, что это Криминале, но, подойдя ближе, убедился в своей ошибке. На Бароло прибыл новый гость — очевидно, тем же катером, что и Илдико. Это был профессор Отто Кодичил.

Должен признать, что «Гранд-отель Бароло», располагавшийся посреди деревни, на самом берегу озера, оказался совсем неплох, да и вид на пристань из его окон был вполне живописен. Просторный сад, застекленная терраса, уютный ресторан (три звездочки) — очень даже мило, особенно если вы прибыли на остров откуда-нибудь издалека и в первый раз. Внушительный фасад, ухоженный парк, собственная лодочная станция, по вечерам в баре — симпатичный старомодный оркестрик из трех музыкантов. Одним словом, мечта какого-нибудь миланского предпринимателя, уставшего от деловой активности и желающего провести очаровательный уик-энд в обществе своей (а чаще чужой) супруги.

Но на человека, только что обретавшегося в раю, «Гранд-отель» производил, увы, совсем иное впечатление. Нам с Илдико его обширные залы показались тусклыми и убогими, постояльцы — жалкими и скучными, скатерти — сыроватыми, столовое серебро — несеребряным, меню — угнетающим, номер — тесным и несвежим. Вилла Бароло, надменно парившая над деревней, делала для отеля любое сравнение губительным. Но зато деревенская гостиница обладала одним неоспоримым преимуществом: в отличие от парадиза, изрыгнувшего нас из своих кущ, она была готова предоставить нам кров.

Этот прискорбный эпизод произошел на следующее утро после великой бури, которую, должно быть, вспоминают на Бароло и поныне. Когда мы с Илдико восстали ото сна, нас приветствовало ясное, абсолютно безмятежное утро. Под окнами Мемориальной купальни плескалось кроткое озеро, горы дышали свежестью и спокойствием. Я шел по парку, направляясь на завтрак (Илдико по своему обыкновению предпочла остаться в постели), разглядывал сломанные ветки и расщепленные стволы, разоренные клумбы и поваленные скамейки. Садовники уже приступили к работе, устраняя ущерб и восстанавливая поруганное совершенство. Прислуга во дворце тоже была при деле — убирала следы вчерашних разрушений, выравнивала покосившиеся картины. Но шторм оставил-таки на конференции свою мету, атмосфера неопределимым, но вполне ощутимым образом переменилась. Я понял это, едва вошел в столовую, где делегаты поглощали яичницу с беконом в странно торжественном молчании. Обведя зал взглядом, установил причину столь необычного поведения: Басло Криминале отсутствовал.