«Ну как, правда здорово?» — спросила Илдико. «Честно?» «Конечно». «Твоя венгерская мини-юбка мне нравится куда больше».

Илдико бросила на меня трагический взгляд. «Но ведь она венгерская! А эти вещи — настоящие западные. Это же шоппинг!» «Илдико, ты в них будешь выглядеть точь-в-точь как все остальные». «А разве ты хочешь, чтобы я была хуже других? К тому же в Будапеште я буду в них не такая, как все остальные». «Больше всего мне нравилось то, во что ты была одета, когда я впервые тебя увидел». «Ах, так тебе не нравится моя одежда. Значит, я тоже для тебя недостаточно хороша?» Мне на ум пришла еще одна литературная цитата, на сей раз из Генри Джеймса, про обманчивость одежд. «Вовсе нет. Во-первых, эту одежду ты только что купила. А во-вторых, я не считаю, что одежда — зеркало души», — сказал я, но без внутренней убежденности. Хорошо было Генри Джеймсу рассуждать, в его времена не выпускали маек с надписью «В задницу Жака Делора!». «Моя одежда — это и есть я. Это мой стиль, — категорически заявила Илдико. — Я думаю, ты меня больше не любишь. Ты на меня разозлился. И все из-за того, что когда-то давно у меня был совсем маленький роман с Криминале Басло». Этот прием сработал, я сразу почувствовал себя скотиной. «Ничего я не разозлился. Какое я имею право на тебя злиться? У тебя своя жизнь, у меня своя. Отношения с Криминале — твое личное дело».

«Так я тебе все-таки нравлюсь?» — спросила она. «Нравишься. И ты сама это знаешь. Мне нравится твоя одежда, а еще больше мне нравится, когда ты вообще без одежды». «Можешь это доказать?» «Могу». «Только сначала я примерю для тебя свои новые трусы и лифчик». Илдико моментально все с себя скинула и облачилась в цвета британского (сверху) и американского (снизу) флагов. «Ну как тебе?» «Сдохнуть можно», — честно признал я. «Вот видишь, для тебя я стала англичанкой». «Да-да, но снимай все это скорей». «Прямо скорей?» «Да. Поехали-поехали!» И мы поехали — на старой, усталой итальянской кровати, в пыльном занюханном номере «Гранд-отеля», а вкруг нашего ложа громоздились бесчисленные пластиковые пакеты, набитые пестрым тряпьем. Происшествие, безусловно, было приятным, но не без пикантного привкуса взаимных полуобид. Впрочем, должен констатировать, что даже радости плоти в отрыве от райских кущ слегка утратили парадизносгь. Нагота и та перестала казаться восхитительным атрибутом Эдема. Теперь я очень хорошо понимал, что имел в виду Мильтон, когда описывал Адама и Еву в аналогичной ситуации:

Отчаявшись, утратив добродетель,

Сидят они, безгласны и мрачны.

Всю плачевность нашего положения я смог обрисовать Илдико лишь значительно позднее, когда, пообедав, мы сидели на гостиничной террасе и пили кофе. Мы рассеянно взирали на зимнее озеро, слегка затуманенное, но равнодушное, как зеркало. Оно восстановило свой обычный жемчужно-серый оттенок, хоть кое-где еще плавали обломанные ветки и прочие следы отгремевшей бури. «По-моему, сегодня у тебя не очень хорошее настроение», — заметила Илдико. «Не очень. Мы не можем вернуться на виллу, у нас нет денег, и мы потеряли Басло Криминале». «Мы можем путешествовать, — предложила она. — Вчера в одной туристической фирме я набрала отличных буклетов». «Илдико, ради бога. Мы работаем, а не развлекаемся. Я должен готовить передачу про Криминале. Будь проклят этот гад Кодичил, который приехал и все испортил». «Почему он это сделал?» «Потому что боится. Не хочет, чтобы я копался в старых историях. Вдруг обнаружу нечто такое, чего мне знать не положено?» «А что тебе знать не положено?» «В том-то и штука. Понятия не имею. Может, я уже что-то раскопал или был близок к тому? Но определенно что-то есть. Иначе Кодичил не примчался бы. Где ты с ним вчера встретилась? Он уже был на вилле, когда ты...» «Вернулась после шоппинга? Нет, он ждал в другом месте». «В каком?»

«Когда я закончила шоппинг, мне пришлось взять такси — слишком много получилось вещей», — начала рассказывать Илдико. «Наверно, целый самосвал», — не удержавшись, вставил я. «Я приехала на пристань как раз к вечернему катеру. Это очень удобно — вечерний катер. И там был большой толстый человек в зеленом пальто и шляпе с маленьким перышком». «Это и был профессор Кодичил, — констатировал я. — Ты его когда-нибудь раньше видела?» «Конечно нет. Он сказал, что никогда не бывал в Будапеште. Спросил, говорю ли я по-немецки. Я сказала да. Тогда он спрашивает, знаю ли я виллу Бароло, где происходит важный конгресс», «Ага, значит, его никто не встречал, просто взял и с неба свалился». «Да, я думаю, он с неба свалился, — подтвердила Илдико. — Я говорю, я как раз туда еду, могу показать дорогу. Взяла его с собой на катер, и мы только вернулись, а тут как начнется буря». «На катере вы о чем-нибудь разговаривали?» «А как же, ведь я очень вежливая».

«Он о себе что-нибудь рассказывал?» — допытывался я. «Говорит, я — очень важный профессор», «Ну ясное дело». «И еще про Монцу сказал, что тот тоже очень важный профессор и его старый коллега». «Стало быть, они друзья-приятели». «Не похоже, что приятели», — выразила сомнение она. «Кто же его встретил на вилле? Во всяком случае, не Монца, тот был с нами». «Думаю, миссис Маньо. Сначала для него не было свободной комнаты, но он долго с ней о чем-то говорил, и она приказала слугам что-нибудь для него найти. А почему ты мне задаешь столько вопросов?» «Потому что все это крайне странно, — ответил я. — Конгресс закрытый, дополнительных делегатов не предполагалось. Нас же предупреждали: кто не приедет в Милан в назначенный день и час, на конгресс допущен не будет. Да и не было Кодичила в списках участников. Конгресс, собственно говоря, близится к концу. Хозяйка Кодичила явно не ждала. Зачем же тогда, спрашивается, он приперся туда, куда его не приглашали и где его не ждали?» «Он сказал, что опоздал из-за экзаменов». «Ах, неужели? — скривился я. — Да он своих студентов в глаза не видывал. Слишком занят политическим интриганством, ему не до университета. Вот для чего Кодичилу нужны так называемые ассистенты — они делают за него всю работу. Кто-то навел его, это уж точно. Скорее всего, его дружок Монца».

«Куда навел?» — не поняла Илдико. «Я хочу сказать, что Монца сообщил Кодичилу обо мне. Другой причины для внезапного появления герра профессора не вижу». «Ты слишком много о себе воображаешь, — фыркнула она. — Он сказал, что это очень важный конгресс и он должен присутствовать. Не забывай, что он написал великую книжку про Криминале, а Басло здесь — почетный гость». «Не писал он никакой великой книжки о Криминале. И это особенно странно. Зачем появляться перед человеком, который эту книгу сам и написал?» «А кто ее написал?» «Да сам Криминале, — просветил ее я. — Потом переправил рукопись в Вену и опубликовал под именем Кодичила». «Кто тебе это сказал?» «Разве ты не знаешь эту историю? Ее рассказал мне Шандор Холло. Он и отвез рукопись в Вену». Илдико расхохоталась. «Холло Шандор? Неужели ты поверил этому болтуну? За всю свою жизнь Шандор не сказал ни слова правды. Уж я-то его знаю как облупленного». «Вообще-то мне тоже так показалось, — признался я. — Но если книгу написал не Криминале, то кто?» «Профессор Кодичил». «Откуда ты это знаешь?» «Он сам мне сказал. Вечера вечером. Предлагал заключить контракт на венгерское издание. Разве он стал бы это делать, если бы книжку написал Криминале?» «Кто его знает». «Он сказал, что это совершенно выдающийся труд, плод его многолетних изысканий. Он пролил немало пота, пока сочинял». «Отопление, наверно, было слишком жаркое, — съязвил я, но все же вынужден был признать: — Да, вряд ли он стал бы светиться в присутствии подлинного автора. Разве только заранее знал, что Криминале исчезнет».