Начал падать, но в последний миг уцепился за ствол кончиками пальцев и скоро сидел на выступе скалы рядом с Алессандро.

За десять дней ученик начал опережать учителя, и уже первым проходил самые трудные и опасные веревки, где приходилось применять нестандартные методы. Потому что зацепки для рук и ног отсутствовали. Именно на таких склонах альпинисты демонстрируют недюжинную силу, забивая до пятидесяти крюков в день.

Над пятисотметровой пропастью Рафи чувствовал себя как рыба в воде, без устали прокладывая путь наверх по едва заметной трещине.

С вершин они спускались на веревке, почти летели. Расстояние, на которое уходил целый день трудного подъема, весело преодолевали за час. Поднимались по льдам и снегу, добирались до самых высоких пиков, где отражение казалось таким же четким, как скала. Выбирали опасные траектории для спуска, многие километры скользили по нетронутому снегу.

И хотя ели они много и с аппетитом, оба теряли вес, потому что высота и большие физические нагрузки отнимали много сил. Спать они ложились до темноты и вставали до рассвета. Когда солнце только начинало садиться, они возвращались после очередного подъема, мылись, наедались несколькими пачками печенья, сыром и сушеным мясом и проваливались в сон. Ничего им не снилось, и каждое утро они вскакивали, когда луна уплывала в Швейцарию, полные энергии, более сильные, чем вчера, чтобы добежать по лугу до мира вертикалей, подниматься все выше и выше и в середине дня увидеть ястребов, лениво кружащих далеко внизу.

По мере того как Рафи набирался опыта, его страсть к альпинизму менялась. Теперь его интересовало расширение пределов возможного, ему хотелось сделать то, что не делал ни он, ни кто-то другой, а поскольку в альпинизме предел по определению сама опасность, Рафи все больше и больше рисковал.

Ему нравилось стоять на самом краю пропасти, иногда касаясь камня только каблуками, как это делают опытные скалолазы, чтобы произвести впечатление на клиентов, или смотреть в пропасть, такую глубокую, что, упади он в нее, Алессандро без телескопа не смог бы разглядеть, где именно он обрел покой, а без микроскопа – отыскать сами останки. Они бросали булыжники с высоты и много секунд спустя, если смотрели в правильном направлении, видели беззвучное облачко дыма.

Рафи уверял, что металл, который он забивает в скалу, и веревка, гибкая и прекрасная, когда спускаешься по ней с вершины, куда интереснее индексов и цитат, и Алессандро его понимал, ибо знал, что прелесть альпинизма может воодушевлять как ничто другое, и возвращение скалолаза в лагерь иной раз сравнимо со скольжением ангела, спешащего на небеса.

Горы идеально подходили Рафи. Когда они проверяли его на прочность и выматывали донельзя, душа оставалась свободной и приближала его к тому Рафи, каким он хотел быть. Безопасность его не волновала, и он все меньше и меньше обращал внимание на нюансы, которые для Алессандро играли главную роль в увлечении альпинизмом. Алессандро нравился запах растений, растущих на отвесной скале. Раздавленные ногой или веревкой, они источали сладкий и смолистый аромат, который прилипал к одежде, и когда Алессандро разжигал костер, ароматный дым проникал во все его вещи и оставался с ним целый день. Утреннее солнце, отражающееся от гигантских скал, громоздящихся высоко над ними, подсвечивающее облака и туман, безмерно радовало и глаза, и сердце. Но ничто не могло сравниться с громом.

В последний день они встали в три утра и отправились к подножию вертикального пика высотой в тысячу метров, так изрезанного трещинами, что казалось, для восхождения найдется тысяча путей, но, как часто бывает, чем выше они поднимались, тем сложнее давался им каждый метр, и последний пик не стал исключением.

Гораздо ниже вершины уступы закончились, расщелины сошли на нет, нависающие выступы встречались все чаще и чаще, а обходные пути – реже и реже.

К четырем пополудни они уже совсем вымотались, но по-прежнему были еще далеко от вершины. А поскольку до темноты оставалось лишь несколько часов, решили спускаться. Они понимали, что обратный путь займет больше времени, потому что везде пришлось вбивать крюки только в скалы, а не цеплять веревки за деревья и валуны. Им предстояло спускаться, используя крюки, которые они только что сами забили, а при этом требуется немалая осторожность.

День подходил к концу, погода портилась. Если они и сомневались в необходимости отступления, то собирающиеся облака рассеяли эти сомнения. Решение они приняли, когда оба стояли на etriers, закрепленных на крепком крюке. Привязанные за запястье, они отдыхали, зависнув над семьюстами метрами пустоты.

К спуску они готовились с предельной осторожностью. Отцепи не тот карабин – и последует долгий полет на встречу со смертью. Их жизнь зависела от веревок, карабинов и тяжелого крюка, который Рафи вбил в скалу. Пять минут вколачивал его молотком, изрядно вспотев, но теперь пот уже высушил усилившийся ветер.

Нагруженный железом, которое он собирал, поднимаясь вторым, Алессандро готовился спуститься, чтобы забить следующий крюк, когда порыв ветра перевалил через пик первую огромную черную тучу и взвыл над их головами.

Черные тучи, медленно, без всякой спешки, напозали на альпинистов. Но первым на них набросился ветер, такой яростный, что прижал к щекам бороду Рафи, и тот вдруг стал похож на козла. Вместе с ветром обрушились дождь, снег, град, моментально сменяя друг друга, и тут же холодный ветер высушил их одежду, одновременно пытаясь ее сорвать.

Они натягивали на себя дождевики, когда зазмеилась первая молния, держа путь ко дну пропасти, а волосы у них встали дыбом. Все вокруг побелело, их бросило на скалу, точно рыбацкие плоты. Тут же прогремел гром, взрывая их черепа, и эхо с минуту отражалось от гор. Даже когда все стихло, в ушах звенело, а глаза ничего не видели.

Когда зрение вернулось, черные тучи поднялись выше, уплывая к сосновым лесам на соседних склонах. Чудесным образом они оставили в покое двух альпинистов, висящих на отвесном склоне пика, так им и не покорившегося.

Молнии под громовые раскаты продолжали врезаться в крутые склоны, словно секли горы, замедлявшие движение туч, но каким прекрасным выглядело это наказание. С широко раскрытыми глазами, глубоко дыша, захваченные буйством природы, Алессандро и Рафи ошарашенно болтались на веревках. Гром грохотал так громко, молнии сверкали так ярко, ветер дул так сильно, что им оставалось только гадать, каким чудом они остались живы. Возможно, оказались слишком малы в сравнении с мощностью взрывов, которые раздавались со всех сторон. Будь они большими, как горы, наверняка бы почувствовали боль, а так их совсем не задело. Даже когда молнии ударяли, казалось, совсем рядом, и возникало ощущение, что Рафи и Алессандро болтаются перед дулом стреляющего орудия. Так или иначе, с их голов не упало ни единого волоса.

* * *

В начале зимы Алессандро опубликовал большую статью, аргументированно осудив войну с Турцией, которая началась в октябре 1911 года. Хотя он уже многократно выступал на эту тему, в тишине своей комнаты он добавил много значимых фраз, не приходивших в голову во время выступлений. Рождение им даровал союз руки и пера.